— Добрый день, дон Хоакин, — вежливо поздоровался человечек. — Эмилио Растелли. Полагаю, вам известна причина моего визита.
У него был металлический, хорошо поставленный голос.
— Вы меня с кем-то путаете.
— Охранники мне уже объяснили, что «дискавери» не ваш и что вы с утра не выходили из дома. Надеюсь, вы простите мою настойчивость, но мне необходимо выяснить некоторые детали, что позволит избежать неприятностей. Понимаете?
— Совершенно не понимаю, о чем вы говорите, — Хоакин нажал кнопку вызова лифта.
Растелли прижал к впалой груди кривую ручку, несколько раз втянул носом воздух, нервно сжимая и разжимая пальцы, и указал в сторону открытой двери квартиры Хоакина:
— Неплохо пахнет!
Растелли улыбался, и Хоакин не сразу понял, что тот имеет в виду, но через секунду похолодел: даже здесь, на лестничной клетке, чувствовался легкий запах марихуаны.
— Совсем неплохо! — продолжал улыбаться Растелли.
Хоакин, чтобы скрыть замешательство, отвернулся к окну: с этим Растелли нужно держать ухо востро. Вдалеке, в маленькой деревушке по ту сторону огромного оврага, виднелась крохотная евангелистская церковь, выкрашенная в изумрудно-зеленый цвет и увенчанная большим белым крестом.
— Прекрасный вид! — заметил Растелли. — Взгляните на эти облака. Вас самолеты не беспокоят?
— Я их не слышу.
— Вам повезло.
Огромная гряда облаков быстро приближалась со стороны моря, и тень их накрывала горы, закрашивая черной краской все оттенки зеленого цвета. Со стороны ущелий всюду виднелись свалки и поднимались струйки дыма из дровяных печей крестьянских лачуг.
Растелли отвел взгляд от окна и посмотрел Хоакину прямо в глаза:
— Вам известно, дон Хоакин, что голубой «дискавери», который стоит в вашем гараже, объявлен в розыск? Да-да, я вам верю. Вы впервые об этом слышите.
— Должно быть, это какая-то ошибка, — только и нашелся Хоакин. — Я знаком с владельцем этой машины.
— И это мне известно. Ваш друг из Кобана. Мне сказали охранники. И где же он сейчас?
— Точно не знаю. Я не хотел бы продолжать этот разговор.
— Понимаю, — сказал Растелли. Он сунул руку под мышку, и Хоакину показалось, что он услышал тихий щелчок. Наверняка просто показалось. Хотя вполне возможно, что разговор записывался на пленку. — Тогда послушайте меня. Кто-то… возможно, ваш друг из Кобана ехал сегодня на этой машине по Лас-Америкас и сбил ребенка. — Он вынул из кармана листок, на котором были записаны все сведения, собранные им за несколько часов расследования, и начал зачитывать их вслух: на «ослятнике» обнаружен конский волос, а на шасси — следы вещества, которое он с полной уверенностью назвал бы «кровью».
«Провокация», — подумал Хоакин. Он сам все проверял, и никаких следов на машине не было.
— Я не понимаю, о чем вы, — буркнул он.
— О мальчике шести лет, — ответил Растелли, пряча листок в карман. — Дело, как вы догадываетесь, достаточно серьезное. Советую поискать адвоката. Если полиция выйдет на вас, могут и арестовать. Я не полицейский. Меня наняла семья Сильвестре — сбитого мальчика. Этот запах, — он снова втянул носом воздух, прежде чем войти вместе с Хоакином в лифт, — случайно не марихуана? Впрочем, неважно. Я лишь выполняю свою работу. Вы помогаете мне, я помогаю вам. Ладно, хватит разговоров, — из другого кармана он достал визитную карточку. — Если захотите что-нибудь рассказать, звоните. Этот ваш друг, почему он скрылся? Знаю — обычная реакция. Еще не поздно явиться в полицию. Скажите ему об этом, вы окажете ему большую услугу. И чем скорее, тем лучше. Что ж, дон Хоакин, вы были очень любезны. Вам не надо вниз? Ах да, вы в гараж. Прощайте и будьте осторожны. С вашими охранниками, например, — он улыбнулся и вышел из лифта. — На этих людей никогда нельзя положиться.
Двери лифта закрылись. Как всегда, очень быстро.
9
Инспектор Растелли был человеком не только чрезвычайно некрасивым, но и чрезвычайно неглупым. Он был атеистом (убежденным), и это, по его словам, давало ему значительное моральное и интеллектуальное преимущество перед большинством его сограждан, религиозных фанатиков по своей природе. Он не видел никаких перспектив для человека как такового, не мечтал о гармоничном мире, зато жил в гармонии с самим собой.