Вдоволь насмотрелся волжанин на священный лотос – национальный цветок Индии, на павлинов с резкими неприятными голосами, полосатых тигров, огромных слонов, на плантации специй – гвоздики, перца, имбири, кардамона, муската, бетеля и прочих.
Несомненно, русский стрелец познакомился с Аюрведой, традиционной индийской медициной, приёмами которой его лечили от случавшихся с ним хворей.
Насмотрелся на удивительных йогов, всяких факиров, риши, садху.
Дивился огромному множеству местных богов, богинь, божков и святых – таковых тут многие тысячи или даже миллионы: Брахма, Вишну, Шива, Индра, Сурья, Яма, Агни, Варуна, Ваю, Кубера, Сома, Кали, Митра, Кама, Ганеша, Лакшми, Парвати, Сканда, Сарасвати, Варуна, Бхага, Рама, Хануман и тьма-тьмущая иных.
Но русич стойко хранил свою веру, соблюдал втайне православные обряды.
По знакомому пути
Справедливо сказано, всякое диво – диво на три дня. А волжанин в Стране чудес прожил аж девять лет. Несомненно, местная экзотика ему довольно скоро изрядно надоела, а затем сделалась хуже горькой редьки. Провести оставшиеся годы на берегах священного для индусов Ганга ему не хотелось, он вспоминал привольную гладь Волги, в которую впадает маленькая тёмноводная речка Самарка, давшая своё имя его родному городу. Тянуло на родину. И с каждым днём всё сильнее. Он искал пути возвращения домой.
Стрелец никому не открывал свои истинные чувства: многие восприняли бы их крайне неприязненно, ведь волжанин пребывал в окружении тех, кто считал христиан «кафирами», это синоним слову «гяур», которое в ходу в исламских странах, расположенных к Западу от Средней Азии.
И вот невольник в силу своих заслуг получил желанную свободу. Теперь его возможности расширились.
Русич всё подготовил, воспользовался случаем и, придумав внешне благовидную причину, добился получения отпускной грамоты. Затем двинулся по пути, уже проделанному им невольником, но в обратном порядке и уже свободным человеком. Несомненно, по той причине, что дорога была ему относительно неплохо знакома.
В Бухаре Пётр прожил три года, до середины 1680-х годов. Женился – на «казанской жонке Анне Никифоровне». По-видимому, вначале он намеревался осесть тут всерьёз и надолго. Но всё же позже перебрался ближе к отчему дому – в Хиву, где прожил некоторое время, ожидая удобного случая.
И тут повернулась оказия: в 1669 году хан Хивы принялся собирать посольство в Москву. Ему указали на просто незаменимого человека: умного, много знающего и к тому же толмача, владеющего русским и восточными языками.
В результате Пётр оказался в составе ханского посольства, при этом ему дозволили взять с собой и супругу.
Скоро стрелец, после более чем тридцатилетнего отсутствия, оказался в Самаре.
Здесь нашлись сродники и товарищи Петра, которые его не забыли и были рады возвращению пропавшего стрельца.
Оставив жену в Самаре, Пётр с хивинским посольством продолжил путь в Москву.
Столь незаурядный человек и в ней обратил на себя внимание. Его неоднократно вызывали в царский посольский приказ, где по рассказам бывшего стрельца Петра Треногина подъячии записали его историю о хожениях по «Бухарии и Индее». Правда, они её написали не кончиком иглы в уголках глаз, а чернилами обычным гусиным пером на бумаге.
Несколько раз позже вызывали в Москву, не только послушать его действительно необычное подневольное хождение за три моря, сколько за необходимостью получить сведения о тамошних краях: обо всём, что он там видел и слышал. Несомненно, волжанин поведал немало интересного и полезного. Потом его оставили в покое.
Последующая жизнь Петрушки-стрельца осталась неизвестной. Несомненно, была не самой плохой, ведь он обладал многими выдающимися качествами и знаниями, оказавшимися ему очень полезными в прежней жизни. Но подробности его дальнейшем жизни и смерти неизвестны. Увы.
Дело посольского приказа, датируемое 1690 года, о необыкновенных и удивительных приключениях Петра-стрельца, удалого русского молодца, пролежало в архиве почти три века. Только в 1960 году специалисты его обнаружили, ознакомились с ним и дались диву, а позже предали огласке. Сегодня эти материалы находятся в Самарском областном архиве.
Известно о другом самарском стрельце Максиме Яковлеве, тоже побывавшем в плену в Индии позже Треногина, но сведений о нём минимальное количество, а потому – тема иного разговора.