На десятом году жизни со мной приключилось нечто вроде легкой формы малокровия, но мать моя тем не менее забеспокоилась. Как женщина нордического происхождения, она полагала, что щеки голландских или скандинавских девочек должны быть непременно пухлыми и румяными, в то время как мои бледнели с каждым месяцем.
«Заберите дочь из пансиона, где ей одиноко среди девушек старше по возрасту, — посоветовал врач, — и отдайте в какое-нибудь другое заведение, где она окажется в кругу маленьких девочек. Когда ваша дочь сядет за стол со сверстницами, чувство соперничества вызовет у нее повышенный аппетит. Вот и все, что ей требуется».
Он оказался прав, и ни одно заведение не подходило для этого своеобразного лечения лучше, чем монастырь «Цветущий лес», где девочек добросовестно пичкали едой по семь раз в день из боязни, как бы они не «se sentissent faibles»[10], как говорят в Бельгии.
Так из протестантского пансиона меня перевели в католический монастырь.
Благодаря общению с моими приятельницами-«вероотступницами» — двумя англичанками, американкой и немкой — я узнала о существовании различных учений в лоне христианства.
Повзрослев и став любознательнее, я занялась их изучением. Следовательно, когда мне в руки попал журнал «Высшая Мудрость», многие «премудрости» были мне уже знакомы.
И вот по ряду причин я оказалась во Флессинге, не потому, что в этот славный голландский городок меня привели какие-то дела, а потому, что я направлялась в Англию и выбрала этот порт, чтобы растянуть поездку. Куда бы ни лежал мой путь, я неизменно отдаю предпочтение самым долгим маршрутам, так как люблю путешествовать и осматривать новые места. Почему бы в самом деле не продлить себе по возможности удовольствие? «Прибытие» для меня всегда разочарование, если только это не временная остановка, прелюдия к очередному отъезду… Итак, вместо смехотворного часового плавания из Кале до английского побережья, я подарила себе семичасовое морское путешествие, которым «наслаждались» в ту пору отъезжающие из Флессинга.
Поскольку судно отходило утром, мне пришлось переночевать во Флессинге; ложиться спать было еще рано, и я решила прогуляться по набережной. Смеркалось, и окружающие предметы окутывал легкий, постепенно сгущавшийся покров тени. Редкие прохожие, спешившие домой, время от времени возникали из темноты, чтобы тотчас раствориться в ней снова. Мною овладело неизъяснимое чувство умиротворенности, сладость одиночества. Ни один из моих знакомых, размышляла я, не подозревает о том, что я нахожусь здесь, в Голландии, на этой набережной, и, случись мне неожиданно умереть, никто бы не узнал, кто я такая. Беспредельное ощущение свободы разливалось в моей душе волнами блаженства. Даже самые экзальтированные порывы мистиков не могут, пожалуй, сравниться с этим состоянием бесконечного покоя, когда всякая физическая и умственная деятельность приостанавливается, жизнь течет плавно, не дробясь на отдельные ощущения и мысли, и нет ничего, кроме простого осознания бытия.
Однако на следующий день, когда я ступила на палубу и мне в лицо подул живительный ветер Северного моря, мой разум пробудился от спячки, и я принялась раздумывать над тем, что меня ожидало впереди, ведь мне предстояло познакомиться с шальной братией приверженцев «Высшей Мудрости».
Задумав отправиться в Индию, я посчитала разумным подготовиться к поездке, основательно подучив разговорный английский язык, который был у меня далек от совершенства. А значит, мне прямая дорога в Англию.
Любезнейшая миссис Морган, извещенная о моих намерениях, сообщила, что ее друзья из «Высшей Мудрости» содержат в Лондоне нечто вроде частного клуба. Помимо залов для собраний и лекций, а также библиотеки, в нем имелись комнаты, где проживали члены общества. При желании постояльцы могли заказать себе и еду, причем плату за пансион брали вполне умеренную.
Миссис Морган предложила мне свое покровительство. Чтобы вступить в общество, достаточно было разделять его главную цель: установление братства людей, посвятивших себя изучению различных религий и философий, главным образом, восточных. Превосходная цель, под которой я могла безоговорочно подписаться. Миссис Морган передала кому надо мой вступительный взнос и выхлопотала для меня любезное разрешение занять клубную комнату. Свободными оказались два номера, один из которых и был закреплен за мной. Меня известили, что я смогу поселиться в нем сразу после приезда.
Было уже темно, когда я сошла с поезда на вокзале Виктория. Не доверяя своему английскому произношению, я написала адрес клуба на клочке бумаги с намерением вручить его извозчику, дабы тот доставил меня по назначению. Но не успела сделать и трех шагов по платформе с зажатым в руке клочком бумаги, как ко мне подошел высокий молодой человек. «Вы — мадемуазель Давид? — спросил он. — Я позабочусь о ваших вещах и отвезу вас к нашим друзьям. Миссис Морган просит ее извинить, она живет довольно далеко отсюда и не смогла встретить вас в столь поздний час, Вы увидитесь с ней завтра».