Сто вопросов и нет ответов… Не пора бы пойти к врачу? Психиатру.
Утверждение Ангелов, будто они через меня хотят побольше узнать о Гении, несостоятельно. Во–первых, я в его круг не вхожу, не держит он меня около себя. (И слава Богу). Во–вторых, обычно бедолаги вроде меня между двух жерновов попадают. Но, чтоб сразу между трех — такое даже в книге не прочтешь!
А с третьей стороны (тьфу, что это меня на тройке закоротило), что это я икру мечу. Время зимнее, предновогоднее, явно не то время, когда икру мечут. Погостил на Кипре, отвязался там на двадцать зеленых штук, теперь снял приличную квартирку, никто меня особо не достает, бабки есть — что, спрашивается, нервничать. Живи — не тужи. Праздник скоро, встречу его на полную катушку. А что должно случиться, то само случиться, без моих рассуждений. М вообще, вот печень побаливает, о ней надо думать, а не о могущих случиться неприятностях. Пойти в аптеку, купить метионин для этой печени с начинающимся циррозом. Зубы подлечить у хорошего платного врача.
Я рассуждал тогда столь легкомысленно, потому что не знал многого. Видел лишь верхушку айзберга, заметную часть человеческого коварства. Мои логические построения не шли дальше голубого стукача Витька, штатного осведомителя районной уголовки, через которую издатель узнал мой гостиничный адрес, послав туда двух амбалов.
Где уж мне было дотумкать до сложной игры Гения, отдавшего на заклание и меня и своих сотрудников именно на Кипре, где вмешательство властей гораздо более действенно, чем в России. Откуда мне было знать, что «игроки» искали дружбы с Гением таким сложным путем — при помощи незнакомого киллера. Они же были ИГРОКАМИ, знали как выгодно одновременно ставить фишки на зеро и на красное: что–то наверняка выиграет. А еще лучше поставить и на черное тоже, но другими руками, это гарантирует стопроцентный выигрыш.
Ну, а игра Серых Ангелов вообще была вне моего разумения. Они просто маячили где–то в подсознании, как маячат там детские страхи и суеверные предчувствия.
Моя способность притягивать к себе всяческие недоразумения, похоже, только усилилась. И внешне благополучный быт не обещал спокойствия. Я не знал тогда, в то очень раннее декабрьское утро, что предстоит мне еще сыграть в спектакле ФСБ, которые без всякой оригинальности возжелают моим трупом завербовать Гения. Что не переживу я «девственником» наезд грязных политических деятелей, в лице знакомого по зоне, испачкаю свою невинность кровью их боевиков. Что в число моих многочисленных и могущественных врагов добавится месть чеченцев, и что я, как дурак, буду гордится враждой с целой страной…
Многого я не знал тогда. И поэтому хладнокровно оделся и отправился покупать лекарство от печени.
Москва, Казанский вокзал, 6–30, 2000 год
Маленькая старушка в пушистом сером платке походила на мышку. И личико у нее было немного мышиное, остренькое, с подвижным аккуратным носиком и небольшими живыми глазками. Она появлялась на этом вокзале редко, не чаще одного раза в два месяца, поэтому не могла примелькаться вечно сонным сотрудникам ЛОМ (Линейного отдела милиции) или постоянным обитателям вокзала: БОМЖам, торгашам, сутенерам, перекупщикам билетов, воришкам и вокзальным мошенникам. Тем более, что в такое время все эти пестрые людские профессии почти не функционировали. Даже пассажиры проявляли непомерную вялость и не ругались в неизбежных очередях у касс.
Маленькая старушка в пушистом сером платке походила на мышку. И личико у нее было немного мышиное, остренькое, с подвижным аккуратным носиком и небольшими живыми глазками. Она появлялась на этом вокзале редко, не чаще одного раза в два месяца, поэтому не могла примелькаться вечно сонным сотрудникам ЛОМ (Линейного отдела милиции) или постоянным обитателям вокзала: БОМЖам, торгашам, сутенерам, перекупщикам билетов, воришкам и вокзальным мошенникам. Тем более, что в такое время все эти пестрые людские профессии почти не функционировали. Даже пассажиры проявляли непомерную вялость и не ругались в неизбежных очередях у касс.
Очередь — это самая характерная черта нашего общества, наш неповторимый менталитет зиждется именно в привычке создавать очереди, и если бы касс было в десять раз больше, россияне все равно ухитрились бы выстроиться в некую гусеницу к одной из касс.
Старушка неприметно шныряла по вокзалу что–то высматривая. Ее глазки шарили по лицам тех, кто не спешил на поезд, не стоял за билетами, а маялся, не зная куда себя деть. Такие неприкаянные на Казанском встречались часто. Это были провинциальные девчонки и мальчишки, сбежавшие в столицу за праздником и деньгами. Вместо первого они получали отупляющий шок равнодушия и свирепой спешки, вместо второго — голодное существование на каком–нибудь вокзале, пока их не заберут в распределитель (если нет документов) или не отошлют (если есть документы) домой. Возраст неприкаянных обычно колебался от 10 до 18 лет. У девушек возрастная грань могла быть выше.