Мюрея Харриса удовлетворили слова Самнера, и он постарался вежливо изменить тему разговора.
— Вернемся к цели моего нынешнего визита. Насколько я понял, ты хочешь подготовить два варианта завещания. По первому варианту Беннет не получит ничего кроме того, что положено ему по закону. Второй вариант предусматривает равный раздел имущества между Беннетом и Гейл.
В первом случае дом будет передан на благотворительные цели, во втором он останется обоим наследникам. Все правильно?
— Да, я хочу выбрать тот или другой вариант в зависимости от того, насколько серьезно Беннет связан с семейством Рестелли. Не хочу иметь ничего общего с мафией. Нужно, чтобы Беннет узнал о моем решении. И я напишу письмо Гейл, даже если ей все равно, она должна знать о моих чувствах к ней. Из завещания она узнает о моем отцовстве.
— Гейл очень похожа на тебя, не правда ли?
— Да. Я рассчитываю на ее здравый смысл и те качества, которые она унаследовала от меня. В любом случае Гейл оказывает на меня целебное действие, а Беннет приносит только заботы.
— Что касается Гейл, всегда есть надежда на исправление. Надеюсь, у Гарри Паркера что-то получится. Сам не пьет, старый друг, разумный мужик и умеет ладить с такими, как Гейл. — Мюрей спустился с террасы на лужайку и сел на мраморную скамью. — Когда я был молодым, сторонился людей типа Гарри. Мне понадобилось двадцать четыре года, чтобы стать членом Хэртфордского гольф-клуба из-за таких, как Гарри Паркер. Но, возможно, я неправильно воспринимал его.
— Он только кажется таким скучным, Мюрей. Ему много пришлось претерпеть, он прошел тюрьму. В любом случае, сейчас он — наша единственная надежда, он спасет Гейл.
Мюрей Харрис поднялся со скамьи и, поддерживая старика Боутси под руку, пошел с ним пройтись по «дорожке узника» мимо цветников, корта, вокруг дома. Много лет они вот так вместе прогуливались, обсуждая дела или просто отдыхая после тенниса.
— Были и приятные времена в этом доме. Разве нет? — спросил Самнер. — Ты помнишь Уллу Бергстром?
— Как я могу ее забыть? — так приятно было им обоим вспомнить утехи молодости.
Солнце светило прогуливающимся старикам в спину.
Ветер дул с юго-востока, нагоняя облака и предвещая сильный дождь. Гарри постучал ногтем по стеклу барометра, стрелка отклонилась вниз, показывая, что будет шторм.
Это надолго, дня на три, не меньше, и шторм будет сильный. Неопытные матросы, отдыхающие дети без присмотра могут попасть в беду, даже погибнуть. В прошлом году приходилось несколько раз выходить в океан на своей яхте спасать рыбаков, а один раз у мыса он спас мальчишку, изрядно потрепанного штормом.
Гарри не имел привычки беспокоиться по поводу непогоды. «Мы живем одним днем, — считал он, — что принесет следующий день, не известно, так и не следует переживать из-за возможной беды». В обществе анонимных алкоголиков ему внушили, что определенная доля эгоизма даже полезна, он должен беспокоиться только о себе. Потому показание барометра не тронуло его.
Гарри побрился, собираясь поехать в Оакблафс, чтобы взять книги в библиотеке. Зазвонил телефон. Это была Гейл. Она извинилась за то, как вела себя накануне, и сказала, что сожалеет об испорченной прогулке. Она должна была понять, почему Гарри так болезненно относится к алкоголю, и, конечно, не следовало ей так надираться у него на борту, ей стыдно за свое поведение.
Гарри слушал Гейл, восхищаясь, как эта чудесная женщина умела исправить то, что сама испортила. Его развеселило то, как она говорила о выпивке, считая это его «проблемой». Гарри прервал ее только один раз, чтобы сказать: барометр показывает, лучше не выходить из дома.
Гейл поблагодарила за заботу и продолжала:
— У меня есть хорошие новости, Гарри, хочу ими поделиться с тобой. И мне нужен твой совет. — Голос ее звучал чуть хрипло и был таким же, как много лет назад.
Гарри вспомнил те времена, когда они допоздна засиживались в маленьких нью-йоркских барах или — это было совсем здорово — отправлялись при луне на поиски выпивки, а потом долго сидели на деревянных скамейках в парке. Гарри сжимал Гейл в своих объятиях, и голос у нее был такой же хрипловатый, она говорила и говорила, слова выплескивались из нее свободным потоком; и то, что она говорила ему, казалось таким многозначительным. Иногда они могли так болтать, сидя рядом, весь день напролет, говорили и пили.
— Это киностудия «Двадцатый век-фокс», Гарри, — вернула его к действительности Гейл. — Им понравилась сама идея пьесы, и они хотят купить только идею, но не сценарий. Они сказали Блайдену, что готовы приобрести права на экранизацию «Последней вечеринки», но сценарий должен писать опытный литератор. Блайден сказал им, что мою рукопись уже видел Стерлинг Силифант, он получил «Оскара» за свою работу или что-то вроде того. Ты меня слушаешь, Гарри?