И здесь было спокойно.
В обители жили только женщины, а умирающим старикам, которые приползали к воротам, не было никакого дела до запаха лори.
Монахини с радостью приняли в свою вотчину девушку – как и во всех обителях, здесь тоже не хватало рабочих рук, тем более молодых и сильных. Снадобье Анакина больше не действовало, и Оникс снова чувствовала себя здоровой. Она занималась привычными делами, почти не разговаривала и успокаивалась. И не выходила за каменную ограду обители.
Она почти поверила, что все закончилось.
Почти. Потому что где-то внутри себя Оникс знала, что аид жив.
И даже не удивилась, когда открылась дверь кельи, впуская мужчину. Лавьер схватил ее за волосы, дернул, заставляя откинуть голову.
– Расскажешь еще раз, как любишь меня, раяна? – с насмешкой спросил он.
– Люблю? – Оникс усмехнулась, спокойно глядя в его злые глаза. – А разве тебя можно полюбить? О чем ты? Как жаль, что Барнетт не смог убить тебя, а я так на него надеялась! Наверное, мне стоило остаться и помочь ему.
Она смотрела в его глаза с насмешкой, смотрела, не отрываясь, видя, как темнеет взгляд аида. Что-то изменилось в нем. Или в ней. Или в них обоих.
Он отшвырнул ее, и девушка упала на кровать. Вскочила, вскинула голову.
– Что ты теперь сделаешь, Ран? – зло спросила Оникс. – Наконец убьешь меня? Или будешь пытать? Бить? Насиловать? Угрожать жизнью монахинь? Что, Ран? Я устала бояться тебя, устала убегать. Я не могу убежать от тебя, как бы мне этого ни хотелось, ведь ты все равно меня найдешь. Так что будет дальше, Ран?
– Ты поедешь со мной. – Он чуть пожал плечами. Уже спокойно, даже равнодушно. – Собирайся.
И пошел к двери.
– Скажи, Ран, – в спину ему спросила Оникс, – что ты сделал с той девочкой, раяной, которую вас послали убить? Много лет назад… Ты ведь помнишь тот день? Начало зимы, озеро, похожее на лист клевера…
Он обернулся через плечо, улыбнулся. Даже не стал спрашивать, откуда она это знает.
– Конечно, я убил ее, Оникс. Утопил в том озере. Прелестная была малютка.
И ушел, бесшумно закрыв дверь кельи.
Раяна смотрела на закрытую дверь, нахмурившись. Что-то изменилось, потому что Оникс больше не боялась его. Только это совсем не радовало.
Аид закрыл дверь и прислонился к ней лбом, закрывая глаза.
Да, он всегда знал, что за все приходится платить. Вот и его глупый поступок двадцать лет назад не остался безнаказанным.
Он помнил тот день. Их было трое, он, Барнетт и Осхар Вайт. Ученики цитадели. Осхар был старшим в их компании, но Ран уже тогда был главным, ведущим отряда.
Это было небольшое поселение на севере, в живописной долине на берегу маленького озера. Там было красиво. Первый снег укрывал берег белым покрывалом, деревья стояли сказочные, зачарованные. Они нашли девочку там, где им и сказали местные, – в овраге. Сами жители позорно сбежали, оставив Сумеречных самих разбираться с маленькой раяной.
А его псы не придумали ничего лучше, чем напиться для храбрости. Впрочем, Ран их понимал. Глядя в синие глаза крошки, ему тоже хотелось напиться. Но Барнетта и Осхара хмель брал, а вот юного Лавьера – нет.
Он помнил, как кидал в озеро корзину с пустым свертком и как вез потом под плащом девочку. Если бы она заплакала, Сумеречные, даже напившиеся в хлам, все бы поняли. Но она не заплакала. Молчала все дорогу до обители, где он и оставил ее.
Лавьер был уверен, что девчонка не выживет. Все же – зима…
Удивительно, но когда Лавьер снова очутился в том месте спустя двадцать лет, с раной в боку, он не узнал его. За столько лет многое изменилось. Озеро пересохло, заросло камышом, поселение, напротив, разрослось. Лес изменил свои очертания, а обитель из крепкой и добротной стала полуразвалившейся лачугой. И он так и не понял, почему, когда стилет императора вошел в его тело, он вспомнил это место, которое видел лишь раз, в своей юности.
А потом, когда он очнулся, ему и вовсе было не до воспоминаний. Выжить бы.
Он вспомнил только потом… гораздо позже. Вспомнил и усмехнулся, удивляясь злой насмешке Небесных Заступников. Право, их забавы куда извращеннее, чем развлечения аида.
А впрочем, Верховный никогда не верил, что на небесах обитает хоть кто-то, кому есть дело до глупых человеческих судеб.
Лавьер прижал руку к ребрам и выругался сквозь зубы, потому что ладонь окрасилась кровью. Рана никак не хотела затягиваться. Сила возвращалась, но на восстановление у него не было времени, а в этих местах не нашлось ни одного толкового целителя. К тому же, чтобы найти Оникс, ему снова пришлось тратить кровь, а ее в его теле, кажется, становилось все меньше.