Странное спокойствие овладело Раном, когда он начал разворачивать свой дар. Переворачивать темную сущность, чтобы исцелить девушку, чтобы влить в нее свою силу. Он сжигал собственное нутро, понимая, что убивает себя, потому что повернуть дар почти невозможно, это сродни самоубийству, никто и никогда этого не делал… Боль ломала его изнутри, выворачивала наизнанку, но аид упрямо сжимал зубы, не отводя глаз от бледного лица Оникс. Он убивал себя своей собственной силой, пытаясь спасти ее, и понимал это.
Но, принимая решение, Ран Лавьер никогда не сомневался. Он просто действовал.
От напряжения на его лице вздулись вены, пот стекал ручьями, все мышцы дрожали от невыносимой муки, а из глаз текли кровавые слезы. Но он продолжал. И уже почти теряя сознание от этой боли, почувствовал, как дар развернулся, светлой целительной силой потек по рукам. Выдохнув, Лавьер выдернул клинок из груди Оникс и направил силу в ее тело, всю без остатка, всю до капли, иссушая себя, выплескивая дар из своей сущности.
– Разве я разрешал тебе умереть, Оникс? – с тихой насмешкой сказал он.
В обители еще спали, когда они с Катраном ушли на рыбалку. День был погожий, летний, сухой. Горизонт ясный даже на заре, чистый до самой долины, до кромки, где земля смыкается с небом.
Оникс семь лет, и Катран пообещал научить ее доставать из заводи пескарей. Они идут по мокрой траве босыми ногами, на обоих штаны, закатанные до колен, рубашки, и девочка чувствует себя совершенно счастливой. Вчера они целый день мастерили удочки и теперь с гордостью несут на плече свои «творения». Длинные белые волосы старика завязаны в несколько смешных косичек, и Оникс иногда дергает их и смеется. Свои волосы она тоже завязывает так же, подражая ему.
– Катран, а почему у тебя такое странное имя? – спрашивает она. – Никогда такого не слышала.
Старик улыбается, от чего его лицо идет морщинами и бороздами.
– Просто это очень старое имя, Оникс, – с улыбкой говорит он. – Оно означает Белый Свет.
– О! Тебя так назвали из-за твоих волос?
Катран смеется и гладит девочку по голове.
– Ну, я не всегда был седым, малышка. Меня так назвали, потому что я мог видеть больше, чем все остальные.
– Как это? – не поняла девочка. Глаза старика погрустнели. Оникс не поняла, почему он смотрит на нее с такой тоской во взгляде, почему перестал улыбаться. – Катран, я чем-то обидела тебя? – испугалась она.
– Нет, моя хорошая, – вздохнул он, – конечно, нет. Как ты можешь меня обидеть? Ты – самое светлое, что случилось в моей жизни, малышка Оникс.
Девочка запрыгала по камушкам, шлепая босыми ступнями. Ее живая натура требовала движения и действий, и она была слишком мала, чтобы искать причины странной стариковской грусти.
– А расскажи сказку, Катран! – просит Оникс.
– Сказку? Хм… – он лукаво на нее поглядывает из-под белых бровей, – ты уже большая для сказок, по-моему.
– Ну, расскажи!
Она дергает его за косицы, и старик сдается.
– Ну ладно. Только это не совсем сказка, Оникс. Когда-то очень давно, больше, чем двести лет назад, жил один страшный Владыка. Он был злым волшебником и обладал неимоверной силой, но его сила и магия были темными, губительными. А еще жили на свете прекрасные создания, у которых на спине цвел красивый волшебный цветок, который люди называли лори…
Оникс затихла, внимательно слушая старика и его удивительную сказку…
Она никогда не вспоминала тот день. Ее память избавилась от него, чтобы уберечь сознание от боли. Потому что это был последний день, когда Оникс видела старика. Следующим утром Катран ушел, не попрощавшись и никак не объяснив свой уход девочке. Оникс замкнулась и ни с кем не разговаривала неделями, тяжело переживая обиду. Она так и не поняла, почему Катран покинул ее.
И лишь повзрослев, осознала, что он просто к тому времени рассказал Оникс все свои сказки.
А вот сегодня давнее воспоминание снова ожило в ней.
Оникс безразлично смотрела на императора. Темный Владыка, бессмертный повелитель империи, наводящий ужас на всех в их мире. Он был в золотых парчовых одеждах, и Сумеречные псы из личной охраны окружали своего правителя. Краем глаза девушка видела стражей, заполнивших зал.
Она плохо запомнила дорогу до столицы. Ее везли со связанными руками и с ней не разговаривали. Благо, хоть дали чистую одежду – рубаху и штаны, чтобы переодеться. Потому что когда она пришла в себя, то была вся в крови.