– Не хочу… Не могу тебя видеть… Ненавижу… Отпусти, – задыхалась она, чувствуя как смешиваются слезы с дождем.
– Кричи, Оникс, кричи, – нежно прошептал он, прижался теплыми губами к ее виску, – кричи громче, это меня так возбуждает… А если ты еще раз пригрозишь мне что-нибудь с собой сделать, я вырежу всех в этом замке. Беатрис, с которой ты так мило беседуешь по утрам. Конюха, которому таскаешь сладкие булки. Мальчишку, что помог тебе подняться у ворот. Прислужниц, что накрывают тебе стол. Мастериц. Всех. И даже того толстого щенка, которого ты кормишь молоком и приходишь тайком гладить. Всех, Оникс. И заставлю тебя смотреть. И ты будешь смотреть и знать, что виновата в их смерти…
Оникс замерла, почти не дыша, не в силах поверить в то, что он говорит. Он что, следил за ней? И в то же время ясно понимая, что он не шутит.
– Ты больной, – прошептала она. – Ты просто безумец…
Лавьер сжал ей плечи, посмотрел в глаза, и девушка застыла от ярости и желания, что бушевала в его глазах.
– Да, я совершенно больной и безумный, Оникс. Я чудовище, раяна. И запомни: твоя жизнь принадлежит мне, и только я буду решать, когда тебе умереть.
Оникс вздохнула, потом ударила его сапогом по голени и отскочила. Бросилась туда, где лежал клинок, скользя на мокром камне, схватила сталь, развернулась. Он уже был за спиной, усмехался, и девушка ударила, не раздумывая, изо всех сил, целясь в сердце, да хоть куда-нибудь! Никогда и никому она так не желала смерти. Но там, где только что стоял мужчина, ее рука прошла сквозь пустоту, и она потеряла равновесие, упала на колени. Снова вскочила. И снова бросилась на него, замахиваясь, желая не ранить, а убить, прирезать, как бешеную собаку. И снова – мимо. Лавьер усмехался и уходил от ее атак без усилий, играл с ней, забавлялся. Со скоростью его реакций и движений, усиленной даром и бесконечными тренировками, попытки раяны убить аида были смешны.
Но это было забавно и заводило его еще сильнее. Он любил борьбу, и ярость девушки нравилась Лавьеру гораздо больше ее равнодушия.
Аид с наслаждением вдохнул аромат цветка, смешанный с запахами дождя и моря, поймал Оникс, вывернул ей руки, заставляя выпустить нож, отбросил его ногой.
– Хватит, – сказал он.
И опустил голову, нежно прикоснулся губами к ее шее, заскользил вниз, одновременно поднимая ее платье, трогая бедра. Юбки мешали, их было слишком много, и он дернул подол, безжалостно раздирая новое платье. Закинул ее ногу себе на пояс, прижал к стене башни.
Девушка откинула голову, ловя губами холодные капли, всматриваясь в далекое небо, на котором даже звезд не было. Одна сплошная кромешная тьма. Тьма вверху, тьма внизу, тьма в его глазах. Она попала в водоворот темноты, из которого не выбраться, не спастись. Оникс не знала, как бороться с ним. В ней бушевала ярость, ненависть и понимание, что она снова проиграла, что этот противник ей не по зубам.
Он дернул шнуровку, освобождая ее от корсажа, потянул ткань вниз. Дождь капал Оникс на грудь, соски сжались от холода, и аид с жадностью втянул один в рот, второй накрывая ладонью. Дождь был холодным, а его тело таким горячим… Губы жадными, а руки нежными, словно он боялся сделать ей больно… Хотя разве может аид чего-то бояться? Он целовал ее так чувственно, что ярость Оникс странным образом переплелась с возбуждением.
Потом он повернул раяну спиной к себе, наклонил над балюстрадой, и девушка со страхом увидела, как бьется в темной пропасти море. Понимая, что если аид толкнет – она полетит в эту бездну. Ее тело дрожало под его пальцами, дыхание учащалось, и когда Лавьер прикусил ей кожу на спине, на холке, Оникс выгнулась от внезапного удовольствия. Он наклонил ее еще сильнее, так, что она просто зависла над пропастью.
– Смотри, – шепнул он, не прекращая своих ласк, – ты ведь хотела туда прыгнуть? Эта вода ледяная, а под водой камни, такие острые, что могут разрезать твое тонкое тело, раяна. Неужели смерть лучше моих ласк, Оникс?
Горячие пальцы нежно погладили внутреннюю сторону ее бедер, коснулись такой чувствительной точки.
– Тебе ведь нравится? – выдохнул он.
– Это… ничего не меняет, – простонала она, чувствуя, как нарастает внутри наслаждение, и желая большего.
Он перевернулся вместе с ней, сел на ограждение, там, где балюстрада смыкалась со стеной башни, оперся спиной. Ласкал, глядя ей в глаза, не позволяя отвернуться.
– Боль и удовольствие стоят рядом, Оникс, – хрипло сказал Лавьер. – А ненависть легко перерастает в страсть, а потом в любовь… Просто ты еще этого не знаешь. Видишь, ты так ненавидишь меня, но все равно хочешь…