По дороге его внимание привлекла группа людей неподалеку от пристани. Несколько крестьян и парочка дворовых стояли в зловещем молчании, прерываемом только утробным бабьим подвыванием. Дома у родителей Глеб знал чуть ли не всех крестьян по имени, он вырос рядом с ними: ездил с лошадьми в ночное, охотился, гулял у них на свадьбах и крестинах. Крестьяне, конечно, попадались разные, но по большей части они были доброжелательны и опрятны. Здесь же – другой уклад, барыня сразу же поставила условием не общаться с крепостными, ограничиваясь семейным кругом, соседями и, на худой конец, дворней. И что удивительно, огромное богатое имение, а крестьяне худые, нищие, запуганные и забитые. Из-за одинаково тупого выражения лиц их было трудно различить, вот, разве самый сморщенный верзила с подергивающимся глазом был старостой, его звали Семеном. Дворня же на их фоне выделялась известной упитанностью, особенно подросток-поварёнок Гешка.
При появлении Глеба они расступились, давая доступ к маленькому тельцу утопленницы. Больше всего Глеба поразил серо-зеленый мертвенный цвет Агашкининых всегда румяных щек.
Не торопясь, подошел кем-то уже вызванный управляющий Эрих Генрихович Бергман. Бергман происходил из обрусевших немцев, завезенных еще при великой императрице, уже и языка своего, небось, не помнил. Но сплюснутое по горизонтали лицо с узкой лошадиной челюстью безошибочно выдавало в нем чужеродца. Староста доложил, что на рассвете тело, запутавшееся в расставленных рыболовных сетях, нашли крестьяне-рыбаки, пришедшие проверить улов. Бергман недовольно выслушал, наклонился над трупиком, задал пару уточняющих вопросов о нашедших и приказал никому не расходиться, а сам оправился докладывать в большой дом.
Глеб думать позабыл о купании, и мысль о том, чтобы уйти, не приходила ему в голову. Девчушку было очень жалко. Как это она? Бабы вновь затянули нытье, а мужики потихоньку крестились.
Вернулся управляющий не скоро – солнце уже заметно поднялось, – но зато вместе с барином Петром Егоровичем. Пётр Егорович в настоящее время уже месяца три находился в бессрочном отпуске из военной службы, но так и не обвыкся в имении. На нем был домашний халат, а вид он имел недовольный и помятый, как будто плохо спал, или не спал вовсе. Всё равно он был хорош: высокий; начавший слегка полнеть, но еще статный; светловолосый и голубоглазый. При его появлении крестьяне повалились лбами в землю, а Глеб вежливо склонил голову. Пётр Егорович, не обращая на лежащих внимания, кивком поприветствовал Глеба.
Агашка так и лежала на траве со сложенными на груди руками. Глаза её были закрыты плотными камешками, кто-то позаботился.
– Обратите внимание, – докладывал Бергман, адресуясь главным образом к Петру Егоровичу:
– На шее отчетливо видны синие пятна. Нет, она не просто утонула. Её сначала задушили, а потом бросили в реку.
– Как вы думаете, когда это произошло?
Бергман замялся, он не хотел сознаться, что настоящего утопленника видит впервые в жизни.
– Судя по тому, что тело начало припухать, некоторое время все же прошло, – предположил он.
Глеб не удержался и встрял в разговор:
– А когда вчера сети поставили?
Управляющий благодарно кивнул и повторил вопрос старосте Семену. Путем сложных исчислений, бравших за точку отсчета колокольный звон к вечере, сумели определить, что сети поставили около десяти часов вечера.
Раз тело принесло течением, то понятно, что место преступления находится выше, где-то в направлении усадьбы, или сразу за ней начинающегося соснового леса над яром. Дно реки на всем протяжении чистое, поэтому можно смело отбросить вариант, что утопленница могла на какое-то время зацепиться за корягу. Так что плыть ей оттуда от часа до полутора. Течение здесь не быстрое, река широкая. Это в случае, если её убили именно там, что наиболее вероятно, потому что дальше начинаются довольно безлюдные места, вряд ли она могла вечером туда добраться.
Таким образом, по времени убили Агашку никак не раньше восьми часов.
Тут Бергман задрал мокрый Агашкин сарафан, оголив худые как тростинки девчоночьи ноги. Пётр Егорович при этом поморщился.
– Портки целы, – удовлетворенно продемонстрировал управляющий:
– Значит, не ссильничали.
И из-за того, что он высказал предположение, что над девочкой могли надругаться, пусть даже потом сам и опроверг его, Глеб сразу подумал о Павле Гавриловиче, который был вчера здесь и уехал уже к вечеру. Летние ночи светлые, да и его дом не слишком далеко.
На этом расследование вынужденно прервалось, прибыла запыхавшаяся горничная девка Нюша с известием, что барыня зовёт всех к себе. Ни крестьяне, ни дворовые, ни даже староста этот призыв на себя не примерили. Глеб, прекрасно понимая, что Василиса Аркадьевна ранжирует домашнего учителя ненамного выше дворни, тоже попытался увильнуть. Но Эрих Генрихович твердо указал ему рукой направление со словами «Прошу вас, Глеб Александрович», и они втроем – Пётр Егорович, Бергман и Глеб – поплелись вслед за Нюшей.