— Но вы сказали… — затянул свое Гастингс.
— Kонечно, я говорил, — кивнул Картрайт, — но мы не заключили договора. Я сказал, что он не может быть заключен, пока мы не поладим с Фростом. Иначе нет смысла. У Фроста полно сыщиков и весьма въедливых. А Джо Гиббонс среди них лучший — тем более, что специализируется именно на нас. В нас он просто вцепился, снюхался, видимо, с кем-то из наших. Знал бы с кем — давно бы уволил. Но никуда не денешься, — мы не могли и шагу ступить, чтобы об этом не знал Гиббонс. Все, что я мог сделать, — попробовать пойти на сделку. Да, я говорил вам, что ваша книга из тех немногих, ради которых я пытался что-то сделать лично.
— Но труд, — с болью произнес Гастингс, — труд, который я вложил в нее. Двадцать лет. Вы понимаете. что такое двадцать лет исследований?! А написать ее?! Я вложил в нее всю свою жизнь, понимаете?
— Похоже, — мягко улыбнулся Картрайт, — вы сами верите во весь тот вздор, который понаписали.
— Kонечно! — вспыхнул Гастингс. — Разве не ясно, что это правда? Я изучил массу документов и знаю, что это так. Любой разберется в косвенных свидетельствах. План Нетленного Центра — величайшая мистификация в истории человечества. Идея-то была совершенно иная. Надо было любым способом остановить войны. Ведь если вы заставите людей поверить, что их тела могут быть сохранены и оживлены потом — кто пойдет на войну? Какое правительство, какой народ дадут себя вовлечь в нее, ради чего? Kакой шанс на бессмертие у того, кого взрывом разнесет в клочья?! Какие спасатели потащатся на поле боя?!
— Может быть, цель оправдывает средства. Наверное, мы не вправе осуждать обман. Мы уже сто лет не знаем, что такое война, и не поймем, как это ужасно.
— Да, но все уже позади. Настало время сказать людям правду…
Гастингс замолк и взглянул на Kартрайта, по-прежнему развалившегося в кресле и сцепившего пальцы на затылке.
— Вы не верите?
Издатель снял руки с головы, нагнулся вперед и облокотился о стол.
— Гарри, — сказал он серьезно, — какая разница, верю я или нет? Не мое это дело, верить в то, что я издаю. Мое дело — чтобы книга разошлась, я должен быть в этом уверен. Большего от меня требовать вы не можете.
— Но вы говорите, что не хотите ее публиковать.
— Не совсем так, — покачал головой Kартрайт. — Не могу опубликовать. Нетленный Центр мне не простит.
— Они не могут вас остановить.
— По закону — не могут. Но они начнут давить, и не только на меня — на служащих, на акционеров. А это — не шутки, должен вам сказать. Kогда бы мне удалось книгу напечатать и отправить в продажу — я был бы чист. Тогда — это грех Фроста. Он был обязан предотвратить, но не предотвратил. Ответственность бы не лежала на моих плечах, в чем бы меня упрекнули — так в том, что я не разбираюсь в литературе. Это бы я перенес. Но при таком раскладе…
Он сделал безнадежный жест.
— Я мог бы поискать других издателей, — предположил Гастингс.
— Kонечно, — согласился Картрайт.
— Вижу, вы считаете, что никто из них на книгу даже не взглянет.
— Kонечно. Новости уже разошлись, и все знают, что я собирался подкупить Фроста, но у меня ничего не вышло, а Фрост исчез. Каждый издатель в городе об этом наслышан. Шепотки, знаете, бегают…
— Значит, мне никогда ее не опубликовать?
— Боюсь, что так. Идите себе домой и живите спокойно, гордясь, что раскопали нечто такое, к чему никто и прикоснуться не может, что вы — единственный человек, который знает тайну. Можете быть довольны, что проницательны настолько, что обнаружили заговор, о существовании которого никто и не подозревал.
Гастингс еще сильней вытянул шею.
— В ваших словах насмешка, — насупился он. — Не уверен, что мне это по душе. Скажите, как вы действительно думаете? Какова ваша версия?
— Версия?
— Да. Что вы думаете о Нетленном Центре?
— Ну, — пожал плечами Картрайт, — что дурного в том, чтобы думать именно так, как они нам предлагают?
— Ничего. Удобная точка зрения, но — ложь.
— Большинство считает, что правда. Ходят, конечно, сплетни и всякие разговорчики, но это больше для развлечения. Какие теперь развлечения?! Вот люди и хватаются за все подряд. Вы только представьте, как люди проводили время двести лет назад — ночная жизнь, опера, театры, музыка, а еще спорт — футбол, бейсбол. И где все теперь? Что осталось? Платить за то, чтобы смотреть пьесу? Зачем? Можно сидеть дома и глазеть в телевизор. Платить, чтобы взглянуть, как гоняют мячик? Еще чего! Лучше на те же деньги прикупить акций Нетленного Центра. Платить безумную сумму, чтобы что-то особенное съесть? Сейчас идешь есть — и то не очень-то часто — и ешь, и никаких там фу-фу. Вот потому так хорошо расходятся книги. Книгу прочел, и ее может читать кто-то другой, а то еще и сам перечитаешь. А спектакль или игра — только на один раз. Потому все и сделались читателями и телезрителями. Куча удовольствий и почти что задаром. Дешевые развлечения, а как помогают убить время. Мы только и делаем, что убиваем время. Хватаемся за что угодно, лишь бы дотянуть, наконец, до холодильника. Отсюда слухи и сплетни. Люди научились высасывать удовольствие из чего угодно и до последней капельки.
— Вам бы самому книги писать, — посоветовал Гастингс.
— А то, — согласился Картрайт не без удовольствия. — Я бы мог. Ткнуть бы их всех мордой в грязь. Они бы слопали, да еще бы и спасибо сказали, а уж разговоров бы на месяцы хватило.
— Значит, вы думаете, что моя книга…
— В нее многие поверили бы, — ободрил его Картрайт. — Все насквозь документировано и все такое. Впечатляющий вздор. Уж и не знаю, как вы этого добились.
— Вы мне все еще не верите, — пригорюнился автор. — Думаете, что все это я сфабриковал.
— Ну уж нет, — открестился Картрайт. — Этого я не говорил. — Он грустно взглянул в окно. — Плохо, — вздохнул он. — Миллиард уплывает. Не шучу, дружище. Вы бы сделали миллиард.
22
Спрятавшись за грудой ящиков, сваленных в переулке, Фрост поджидал, когда из задней двери захудалого ресторанчика выйдет человек, чтобы выкинуть отбросы в мусорные баки, стоящие вдоль стены.
Тот наконец появился, в руках у него была корзина и сверток. Сверток он положил на тротуар, снял с бака крышку и опорожнил корзину. Затем поднял сверток и приладил к ручке бака. Минуту он постоял, глядя по сторонам, — его белая куртка тускло светилась в слабом свете, — потом взял корзину и вернулся в ресторан.
Фрост вскочил, торопливо подбежал к баку и схватил сверток. Сунув его под мышку, он дошел до угла, переждал, пока мимо пройдут какие-то люди, и, перебежав через дорогу, нырнул в следующий переулок.
Изрядно пропетляв по узким улочкам, он оказался позади небольшого полуразвалившегося строения — наверное, его хотели снести и уже начали работу, да раздумали. Здание было осевшее, неуютное, впрочем, оно не слишком отличалось от соседних домов.
Каменная лестница с проржавевшими изогнутыми перилами вела в подвал.
Шмыгнув в дом, Фрост скатился по лестнице.
Дальше была дверь, висящая на одной ржавой петле. Толкнув ее, Фрост попал в подвал и прикрыл дверь.
Он был дома. Это место он нашел дней десять назад, после того, как перепробовал несколько других укрытий, те были гораздо хуже. Здесь же — прохладно и сухо, и не слишком донимали крысы. Место казалось надежно забытым и потому безопасным. Никто сюда даже близко не подходил.
— Привет, — сказал вдруг кто-то из темноты.