На следующий день гражданские активисты организовали марш, поставив во главе колонны возмущенных и запуганных родителей. На улицу хлынули и другие семьи, так что марш превратился в мощную протестную акцию. Силы безопасности ответили слезоточивым газом и стрельбой. Погибли двое безоружных демонстрантов. Их похороны вылились в еще более массовые демонстрации. Последовали новые акты насилия со стороны полиции, а за ними – новые похоронные процессии со все более возмущенными участниками. Хаотичные видео, снятые на мобильные телефоны, облетели мир. Через неделю выступления против режима охватили всю страну. Власти усмиряли их с помощью снайперов и танков. Но возмущение только нарастало [4].
Политолог Венди Перлман последующие несколько лет посвятила разговорам с протестующими, повстанцами и беженцами из разваливающейся страны. Молодая женщина так вспоминала один из первых маршей протеста: «Я была в рядах демонстрантов. Все вокруг кричали. Присоединившись к ним, я сначала шептала: “Свобода”. Вскоре я поняла, что бесконечно повторяю одно слово: “Свобода, свобода, свобода… ” Наконец я закричала: “Свобода!” Мой голос сливался с голосами других людей. Расслышав себя в этой толпе, я заплакала. Меня начало трясти. Я чувствовала себя так, будто лечу. В моей голове мелькнула мысль: “Я впервые чувствую свою душу и не боюсь, что меня арестуют. Я не боюсь смерти. Я вообще ничего не боюсь”. Мне хотелось ощущать это чувство свободы вечно. И я сказала себе, что никогда больше не позволю никому лишить меня голоса. Начиная с этого дня, я ходила на все демонстрации протеста».
Эта женщина описывает сложные эмоции, в которых есть желание свободного самовыражения и определения собственных действий, сплетенное с моральным возмущением тем, что кто-то отнимает твоим права или оскорбляет твое достоинство. Эта несправедливость воспламеняет праведный гнев – эмоцию, которая дает силы преодолеть страх вне зависимости от того, есть ли у протестующих шанс добиться своих целей.
Для Перлман символическим примером стал тунисский уличный торговец Мохаммед Буазизи. Возмущенный действиями женщины-полицейского и не сумевший вернуть конфискованные товары, 17 декабря 2010 года оскорбленный Буазизи решил отомстить: устроил самосожжение на городской площади. После этого полиция силой подавила выступление демонстрантов. В результате протесты вспыхнули по всей стране, положив начало «арабской весне» [5].
Когда я впервые об этом услышал, сразу вспомнил своего любимого профессора игр в магистратуре, Мэтта Рабина. Он был известен тремя вещами: гардеробом, полным пестрых рубашек, глубокой любовью к Джонни Деппу и своим вкладом в моделирование особенностей человеческой психологии в экономике. Эти модели принесли ему награду – стипендию Макартура.
Однажды Рабин начал лекцию с предложения вспомнить все голливудские блокбастеры, которые мы видели. В начале каждого фильма плохой парень совершает какое-то тяжкое зло по отношению к герою. Герой, возмутившись, проводит последующие 75 минут, совершая всяческие нелепые, связанные с риском для жизни и здоровья действия, чтобы злодея настигло наказание. «Разумеется, это всего лишь голливудские сценарии», – сказал Рабин, добавив затем, что люди тем не менее платят за это реальные деньги. Почему? Его ответ был краток: «Чтобы увидеть торжество справедливости».
К счастью, научная подоплека этого вопроса базируется не только на кассовых сборах. Рабин обдумывал самый массовый с точки зрения количества охваченных людей и мест эксперимент в истории. По сути, это была игра, которая называлась «Ультиматум». По ее условиям, в компьютерной лаборатории университета среди нескольких десятков студентов сидят двое незнакомых между собой людей – назовем их Мария и Даниэль. В начале эксперимента на экране компьютера Марии появляется сообщение о том, что она выиграла некоторую сумму денег. При этом среди присутствующих в зале у нее есть неназванный партнер. Задача Марии – принять решение: какую часть из неожиданного подарка она готова предложить незнакомцу: ничего, всё или определенную долю? Компьютер Марии также сообщает, что неизвестный партнер должен ответить «да» или «нет» на ее предложение. Если он согласится, то заберет то, что предлагает ему Мария, а она сама сохранит остаток. Если же он откажется, оба останутся ни с чем.