Алёна Зорина-Кинклер
Зачем мне оставаться здесь
Когда ночь закончилась, и Нинка встала с кровати, за окном было уже совсем не то, что она видела вчера, когда ложилась спать. Высокие дома-муравейники укрылись снегом, на плотно закрытых деревянных окнах ночной мороз вырезал узоры, а крайний лист на дереве, стоявшем у подъезда, держался из последних сил. Наступила зима. Настоящая московская зима – пока еще не слякотная, такая живящая и радующая, по-матерински нежно шепчущая на ухо о теплом утреннем какао и бутерброде с докторской колбасой на завтрак.
Нинке сегодня ничего не снилось, впрочем, как вчера и позавчера. Зимой сны почему-то покидали её, а в памяти оставались лишь размытые образы летнего утра, запаха свежей клубники и блинов. В холодное время года всегда кажется, будто бы лета и не было, будто бы засахаренная клубника рождается сразу в банках с вареньем, а не на грядке. А зимой это «кажется» перерастает в полную уверенность – лета не существует!
Сегодня особенный день – день рождения Ленки и первый день первых за учебный год каникул, когда необязательно просыпаться в семь тридцать утра от теплой бабушкиной руки, гладящей по голове, а выспаться – и проспать до целых девяти часов, как и полагается в такой важный день. А затем медленно открыть глаза, потянуться, не спеша встать, заправить кровать и посмотреть в окно. И увидеть там ее – зиму. А потом, конечно, начать торопиться. Быстро почистить зубы, выпить какао, съесть бутерброд и вперед – к Ленке, которая давно сидит перед окном и ждет ее – Нинку, по ощущениям, уже целое, не заканчивающееся серое утро.
Родители Ленки люди строгие – и самое частое слово, которое можно услышать в их доме по вечерам и утрам: «режим». Ленка должна вставать и ложиться в одно и то же время, будь то каникулы, выходные у бабушки или ее собственный день рождения, как сегодня.
Сегодня она встала так же, как и обычно, в семь утра под будильник и волшебное слово «режим», уже успела съесть праздничный завтрак, любовно приготовленный мамой, умыться, надеть красивое голубое платье в цветочек и под мамины причитания натянуть под него кусающиеся колготки. Холодно ведь, а вдруг простудится…
А потом она села у окошка ждать единственную и от этого горячо любимую подругу: рыжую, развеселую, дружелюбную Нинку с двумя тоненькими косичками и веснушчатыми красными щеками.
Тем временем Нинка быстро позавтракала, достала из шкафа зимние сапоги, укуталась и уже собиралась выходить, как вдруг ее окликнула бабушка:
– Нино! Нинок! Куда ты собралась? – спросила она, внятно говорящая по-русски, но всё еще сохранившая легкую нотку грузинского акцента скорее специально, чем по случайности и неумению.
***
Она переехала в Москву из Грузии после войны, «сдуру», как говорила сейчас. Молодой красивый парень – настоящий грузин из Тифлиса вскружил голову, а затем отправился на войну, защищать не то что бы свою родину. И дошел до Берлина и вернулся обратно, только не в Тифлис, а в Москву. И решил остаться здесь жить, потому что на самом деле всегда мечтал с самого детства. Ещё ребенком он был для того времени странным – всё время сидел дома и читал. Книг тогда было, конечно, мало, но что находил – проглатывал за день, а потом еще несколько раз перечитывал. Мечтал стать профессором, преподавать в университете, и все, что вокруг происходило – войны, восстания, репрессии – совсем не замечал.
Вот и во взрослом возрасте, вернувшись с войны, сделал вид, что забыл все, что там видел и зажил, как многие в то время, по-обычному. Нашел квартиру, перевез туда Эку, бабушку Нинки, отучился в университете, стал преподавать, пока Эка год за годом рожала детей, стирала, убирала и болезненно тосковала по родине – по Грузии, по Тифлису, по своему дому в трущобах и туалету на улице. Но мужа любила страшно, детей своих тоже, да и негоже это – грузинской женщине разводиться. Поэтому по ночам плакала, а утром вставала и продолжала крутиться как белка в колесе.
Муж умер рано, от сердечного приступа, не выдержал воспоминаний, которые так отчаянно пытался забыть. А она осталась одна с пятью детьми. Ане, маме Нинки, было тогда пять. Отца она совсем не помнит и за всю свою жизнь ни разу в Грузии так и не побывала, посему считает себя полностью русской, несмотря на невероятное в своей простоте изящество, что присуще лишь южным женщинам.
Да и Нинка, проведшая детство с папой, коренным москвичом, насчет своей национальности и не задумывается – куда ей до всех этих взрослых слов.
***
И бабушке своей на чистом русском, немного замявшись, так и ответила:
– К Ленке, у неё сегодня день рожденья.