Если честно, быть гуру еще и непедагогично. Такой тип учительства заставляет видеть в учениках людей, призванных быть похожими на учителя, на человека из прошлого, на проповедника. На искателя «истины вообще». Лепить по своему образу и подобию – значит, не очень интересоваться будущим; возможно, вообще не иметь образа будущего. Истина есть, а образа будущего нет: в наше время этого уже недостаточно.
Истины сами по себе перестали работать. Их необходимо стыковать с реальной жизнью.
Я не собираюсь вербовать сторонников, обличая при этом оппонентов. Идеологические (идейные) баттлы и стенка на стенку без малейшей перспективы на победу – это также из арсенала войны, из арсенала прошлого, из арсенала бессознательного. Культ войны как перманентного и бесконечного процесса – это не мой поворот темы.
Короче говоря, я не собираюсь делиться своей, добытой в трудах праведных истиной или, хуже того, сражаться за истину, – хотя бы из тех простых соображений, что я не знаю, что есть «истина как таковая». И что немаловажно, я не верю тем, кто утверждает, будто они являются счастливыми обладателями «универсальной истины», которая покоится у них в потаенном кармане, ожидая часа Х, чтобы явиться миру во всем блеске и, опять же, сразить всех наповал.
Зачем ошарашивать истиной, кстати? Разве истина – инструмент введения в шок, в ступор? Сомневаюсь. Кроме денег или большой дыры (то есть полного отсутствия денег), в потаенных карманах, как правило, ничего больше нет. Большие деньги, равно как и большие дыры в карманах, ведут к революции. Революционерам я не верю.
Меня волнует другое.
Моя главная мотивация состоит в том, чтобы средствами гуманитарной науки помочь людям сформировать облик своего будущего и добиться того, чтобы будущее обрело черты проекта.
Хотелось бы идеи поставить на службу жизни.
Это означает: я собираюсь предложить людям черновую работу вместо яркой революции, не так ли? Нудные будни вместо мечты, пусть и оторванной от реальности?
Не совсем так. Я собираюсь предложить романтику черновой работы. Такую мечту, которая вырастает из реальности и продолжает ее.
Это лучше романтики революции. Ровно в сто раз.
Хорошо, в десять. Как минимум.
Глупо отрицать, что мои мотивации вполне экзистенциальны. Человечество, будущее, истина, справедливость – все это меня волнует, конечно. Но я бы не взялся за книгу, если бы у меня не было четкого представления о том, как следует вести разговор о будущем. Какова сеть? Каким языком следует вести разговор о будущем, чтобы заинтересовать тех, кто реально способен изменить нашу жизнь? Каким?
С миром надо говорить на его языке: это знают многие. Но вот каким должен быть язык в том реальном мире, в котором мы живем здесь и сейчас, – это знают немногие.
Разговоры «про рыбу» непременно актуализируют разговоры «про сеть».
Мне кажется, что научный дискурс сегодня практически исчез из области гуманитарных наук. Сами науки явочным порядком, без каких бы то ни было санкций со стороны научного сообщества, скорее, под давлением общественного мнения все более превращаются в идеологизированные «гуманитарные знания» или в не менее идеологизированные «дисциплины». В суммы смыслов, которые никак не превращаются, не перерабатываются в идеи и далее в системы идей.
Смыслы (мысли, знания, дисциплины) отдельно, наука (идеи) отдельно, реальность отдельно. Поясним, почему это так.
Чем отличаются мысли-смыслы от идей?
Идеи – это структурированные (систематизированные) смыслы в контексте четко обозначенного принципа познания мира. Идеи – это собранный из мыслей иерархически организованный паззл (объект познания), где каждая отдельно взятая мысль занимает свое, строго отведенное ей место.
Мысли, в отличие от идей, – это не привязанные к принципу познания смыслы, которые, словно кошка, гуляют сами по себе и никак не хотят складываться в пазл, в систему. Мысли можно применить к любому принципу познания – потому что они живут вне контекста.
За идеи, за которыми стоит претензия на объективное отражение мира, то есть наука, приходится нести культурную ответственность; за взлет мысли, за томления и прозрения «духа», за субъективный взгляд на вещи никто не несет культурной ответственности (мыслить – значит, «не ведать, что творишь»).
Идеи ценятся за объективность, вольные мысли за оригинальность.
За оригинальные мысли и смыслы легко спрятаться (мыслители, малые сии, не ведают, что творят); идеи же разоблачают мыслителя донага, до фигового листочка.