Выбрать главу

И после этого по-прежнему не уверены мы, кому хотим наследовать – вольным дружинникам Древней Руси или её холопам-страдникам? По-прежнему ищем хоть какие-нибудь, вплоть до климатических, предлоги, чтобы отречься от собственного европейского наследства? Или, в лучшем случае, благочестиво ссылаемся на то, что новая государственность обязательно должна опираться на “национальные традиции России”, нимало не задумываясь, на какую именно из этих традиций должна она опираться. Ведь и произвол власти, и холопство подданных - тоже национальная традиция России.. ПОСЛЕДНИЙ ШАНС

Так или иначе, трагедия продолжается. И если эта трилогия поможет пролить некоторый свет на её истоки, ни на что большее я и не претендую. Одно лишь простое соображение прошу я читателя не упускать из виду. Заключается оно в том, что даже тотальный террор самодержавной революции 1565-1572 годов оказался бессилен маргинализовать договорную, конституционную, европейскую традицию России. Так же, впрочем, как и цензурный террор Николая I 1830-х, и кровавая вакханалия сталинского террора в 1930-х. Опять и опять, как мы видели, поднимала она голову в конституционных поколениях XVII, XVIII, XIX и, наконец, XX столетия, по-прежнему добиваясь гарантий от произвола власти.

Короче, доказано во множестве жестоких исторических экспериментов, что речь здесь не о чем-то случайном, эфемерном, невесть откуда в Россию залетевшем, а напротив, о корневом, органическом. О чем-то, что и в огне тотального террора не сгорает, что в принципе не может сгореть, пока существует русский народ. Не может, потому что, вопреки “старому канону”, Европа – внутри России.

Холопская, патерналистская традиция тоже, конечно, внутри России. Только, в отличие от европейской, она не прошла через горнило испытаний, через которые прошла её соперница. Её не вырезали под корень, чтобы потом объявить несуществующей. Короче, начиная с XVI века, она работала в условиях наибольшего, так сказать, благоприятствования. Мудрено ли. что, когда прошел революционный и контрреволюционный шок, говоря словами Федотова, оказалась она сильнее европейской традиции? И все-таки не смогла окончательно её сокрушить. Теперь, кажется, мы знаем, почему.

Но ведь это обстоятельство и ставит перед нами совершенно неожиданный вопрос: а как, собственно, работают исторические традиции – не только в России, но повсюду? Как они рождаются и при каких условиях умирают? Как передаются из поколения в поколение? И вообще не фантазия ли они? Все-таки четыре столетия длинный перегон. Какую, собственно, власть могут иметь над сегодняшними умами древние, порожденные совсем другой реальностью представления? Что мы об этом знаем?

Честно говоря, кроме самого факта, что они работают, практически ничего. Отчасти потому, что слишком долго эксплуатировался лишь один, самый очевидный, но и самый зловещий их аспект – националистический, кровно-почвенный, приведший в конце концов к нацистской катастрофе. Но отчасти не знаем мы о них ничего и потому, что постмодернистская “революция”, захлестнувшая в последние десятилетия социальные науки, ответила на националистические злоупотребления другой крайностью – нигилизмом. Большей частью исторические традиции -- утверждали, в частности, историки школы “изобретенных традиций”, -- фантомы, обязанные своим происхождением живому воображению писателей и политиков XIX века. Как писал самый влиятельный из них британский историк Эрик Хобсбаум, “традиции, которые кажутся древними или претендуют на древность, чаще всего оказываются совсем недавними, а порою и вовсе изобретенными”. (53)

Если он прав, то пишу я эту трилогию зря. У нас, однако, еще будет возможность с ним поспорить. Здесь обращу внимание читателя совсем на другое. Подумайте, мог ли кто-нибудь вообразить еще полвека назад, что внезапно воскреснет в конце ХХ столетия давно, казалось, умершая традиция всемирного Исламского Халифата, уходящая корнями в глубокое средневековье, – за несколько веков до возникновения Киевско-Новгородской Руси? И что во имя этой неожиданно воскресшей традиции будут – в наши дни! – убивать десятки тысяч людей? Как объяснит это Хобсбаум?

Конечно, будь традиция Халифата исключением, он мог бы объявить её аномалией. Но вот что пишет авторитетный историк Ванг Нинг о нынешнем поколении китайской молодежи: “Для них культура Востока безоговорочно превосходит (superior) западную. И потому именно китайской культуре предстоит доминировать мир”. (54) Кто мог подумать,что двухтысячелетней давности представление о Китае как о культурной метрополии мира, окруженной варварской периферией, не только уцелело в умах его сегодняшней молодежи, но и возведено ею на пьедестал? Как это объяснить?