Самым унизительным из пунктов Парижского договора 1856 г., подведшего итог Крымской войне, было запрещение России иметь на Черном море военный флот. Вокруг отмены этого пункта и крутилась на протяжении полутора десятилетий вся ее внешняя политика. Для того и флиртовал Горчаков поочередно то с Францией, то с Турцией, то с Германией. Но если флирт с Францией привел лишь к тому, что черногорцы и сербы заговорили вдруг по-французски охотнее, чем по-русски, то флирт с Турцией требовал жертв. Хотя бы потому, что она, как и Россия, была страной имперской и главный ее интерес состоял в том, чтобы держать в повиновении православные народы Балкан. Во имя черноморского флота Россия соглашалась ей в этом содействовать. Славянофилы могли сколько угодно объявлять такую политику Горчакова бессовестным предательством единоверцев. Но в 1870-е, покуда их романтическое негодование не совпало неожиданно с вполне прагматическими планами германского канцлера О. фон Бисмарка, никто их не слушал. Письма Горчакова турецкому султану напоминали аналогичные поклоны графа Каподистрия при Александре I. Вот пример: “Уже много лет, – писал в Константинополь Горчаков, – мы не переставали твердить христианским народам под владычеством султана, чтобы они терпели, доверяясь добрым намерениям своего государя. Мы предложили начало невмешательства во внутренние смуты Турции, твердо обязавшись держаться этого принципа” (3, вып.22, с.8).
На практике это означало следующее. Когда во второй половине 1860-х годов вспыхнуло восстание на Крите, которое было, конечно, логическим продолжением греческой революции 1820-х, Россия активно помогала султану справиться с восставшими греками. Именно по ее инициативе была созвана конференция великих держав, предъявившая ультиматум Греции и потребовавшая от нее не допускать образования на своей территории вооруженных банд для нападения на Турцию и вооружения в греческих гаванях судов, предназначенных содействовать каким-либо способом попытке восстания во владениях султана. Восставшие критяне оказались изолированными и были, естественно, раздавлены турецкой карательной экспедицией. И это повторялось во всех случаях, когда волновались православные подданные султана.
Конечно, Парижский договор запрещал России покровительство балканским единоверцам. Но ведь он ни в какой мере не предписывал ей содействовать их подавлению. А делала она именно это.
Но самым удивительным было совсем другое. Принеся неисчислимые жертвы во имя черноморского флота, она, как оказалось, даже и не намеревалась его строить. Во всяком случае, когда нужда в нем и впрямь возникла (во время русско-турецкой войны 1877 – 1878 гг.), у России по-прежнему не было на Черном море ни единого военного корабля. В результате ей пришлось вести войну с наспех вооруженными коммерческими судами. И Парижский договор был тут совершенно не при чем. Его отменили еще в 1871 г.
История его отмены столь много и столь красноречиво говорит нам как о пост-Крымском “сосредоточении России”, так и о фантастической бездарности всей реваншистской политики Горчакова, что заслуживает особого обсуждения.
ДЕПЕША ГОРЧАКОВА
В начале 1860-х годов Бисмарку случилось быть прусским послом в Петербурге. И так очаровал он российский внешнеполитический истеблишмент, что на протяжении всех десятилетий своего канцлерства оставался для него persona gratissima.
Так или иначе он, признанный гроссмейстер международной интриги, советовал Горчакову поставить Европу перед фактом – просто начать строить флот на Черном море и подождать, покуда Россию спросят, что происходит. Тем более, что и спрашивать-то было в тот момент особенно некому.
С Турцией как главной заинтересованной стороной отношения оставались самыми приятельскими. Франция так глубоко увязла в итальянских делах, что ей было не до Черного моря. У Англии сухопутных сил не было. Австрия оказалась втянутой в конфликт и с Францией (вышвыривавшей ее из Италии), и с Пруссией (вышвыривавшей ее из Германского союза). Короче, покуда державы успели бы разобраться со своими собственными делами, черноморский флот России и в самом деле мог быть создан.