Не было у Керенского ответа на этот вопрос, совершенно естественный в устах солдата-крестьянина, неизвестно за что воевавшего. И он приказал офицеру отправить этого солдата домой: «Пусть в его деревне узнают, что трусы русской армии не нужны!». Будто не знал, что по всей стране укрывают общины в деревнях сотни тысяч дезертиров и никому там и в голову не приходит считать их трусами. Так или иначе, ошеломленный офицер растерянно молчал. А бедный солдат лишился от неожиданности чувств.
Растерянность офицера понятна. Он ничего не смог бы поделать, покинь его часть тем же вечером окопы, отправившись по домам. И печально заключает, прочитав, как и я, рассказ Керенского, тот же Фигес: «Керенский видел в этом солдате урода в армейской семье. Уму непостижимо, как мог он не знать, что миллионы других думают точно так же». Вот вам и ответ на вопрос, до сих пор беспокоящий мировую историографию: «Почему Россия стала единственной страной, в которой победил в 1917 году большевизм?». Потому, что Россия была единственной страной, в которой правящее образованное меньшинство не понимало язык неграмотного большинства.
Нет, не выиграли большевики схватку за власть. Временное правительство ее проиграло. Оно провело эту пешку в ферзи, отвергнув совершенно очевидную до 1 июля альтернативу большевизму и упустив тем самым возможность вывести большевизм из игры. В этой ситуации большевики были, можно сказать, обречены победить. Их, если хотите,принудили к победе.
* * *
И это был результат всей русской истории, начиная с поражения нестяжателей и отмены Юрьева дня при Иване Грозном в XVI веке до трехсотлетнего крепостного рабства, когда «чтение грамоты считалось, -- по выражению М.М.Сперанского, -- между смертными грехами», до крестьянского гетто при Александре II, до, наконец, «превращения податного домохозяина в податного нищего» при Александре III. С такой крестьянской историей и с такой еще вдобавок «языковой» глухотой правительства резонней, пожалуй, было бы спросить: как могли большевики НЕ победить в России?
Source URL: http://www.diletant.ru/articles/19865811/?sphrase_id=766659
* * *
Александр Янов: Катастрофа
КАТАСТРОФА
По мере того, как приближаемся мы в этом цикле к роковым датам июля 1914 и февраля 1917, центральные вопросы нашей темы все усложняются. Поначалу, как мы помним, казалось, что у них лишь два аспекта — военный и политический, теперь мы видим, как отчетливо раздваивается сам их политический аспект. Если в первой его части, до июля 14-го, все в конечном счете зависело от решения царя, то во второй — после его отречения — решали дело сменявшие друг друга Временные правительства.
И потому завершить цикл этим очерком мы, увы, не сможем. И здесь поговорим лишь о том, что предшествовало царскому Манифесту 19 июля (1 августа) 1914 года, которым, ссылаясь на свои «исторические заветы», Россия объявила, что будучи «единой по вере и крови со славянскими народами, она вынуждена перевести флот и армию на военное положение». Другими словами, вступила в войну,которая иначе, чем катастрофой, закончиться для нее не могла.
Предварим мы этот разговор лишь двумя парадоксальными, скажем так, соображениями. Во-первых, «Тринадцатый год кончился для России, — впоминал впоследствии П.Н. Милюков, — рядом неудач в балканской политике. Казалось, Россия уходила [c Балкан] и уходила сознательно, сознавая свое бессилие поддержать своих старых клиентов своим оружием или своей моральной силой. Но прошла только половина четырнадцатого года и с тех же Балкан раздался сигнал, побудивший правителей России вспомнить про ее старую, уже отыгранную роль — и вернуться к ней, несмотря на очевидный риск вместо могущественной защиты балканских единоверцев оказаться во вторых рядах защитников европейской политики, ей чуждых».
Едва ли найдется читатель, сколь угодно антибольшевистски настроенный, который объяснил бы этот неожиданный и на первый взгляд вполне безумный поворот в политике России происками Ленина и большевиков, влияние которых на принятие решений было тогда примерно равно влиянию на сегодняшнюю политику, скажем, Лимонова и его национал- большевиков, т.е. нулю. Но если не они, то кто? Ну, буквально же никого не остается, кроме панславистской камарильи в царской «номенклатуре», поддержанной мощным напором «патриотической» истерии в прессе и в коридорах Думы.