Старик замолчал, молчали и все присутствующие, осмысливая услышанное ими.
Через минуту Антон спросил:
— Тебе неприятно об этом вспоминать? Тебя что-то гнетет?
— Да, — грустно ответил старик. — Я испытываю чувство вины перед тобой.
— Это за что же?
— Да за то, что сразу не поверил твоей дочери, да и самому себе, имея такой опыт врачевания. Я не смогу никогда простить себя за то, что не отличил живое тело от мертвого, не дал себе возможности усомниться в правильности поставленного мною диагноза.
— Да не переживай ты так, все ведь обошлось как нельзя лучше, — попытался успокоить старика Антон.
— Но все могло обернуться совсем по-другому, и похоронили бы живого человека.
— Это ошибка, которую может совершить любой человек, даже такой как ты.
— Это меня не извиняет. Это ведь касалось жизни человека, а не какой-то там курицы. Как я теперь смогу констатировать смерть другого человека, если я допускаю такие ошибки.
— Просто теперь будешь трижды или четырежды проверять свою гипотезу. Прежде чем станешь на сто процентов уверен в смерти. Вот и все.
— Но чувство вины остается.
— Никакой твоей вины в этом нет. Просто в тот момент ты был сильно расстроен и напуган.
— Но я должен…
— Ничего ты не должен. А должен рассказать все, что происходило потом. Смотри, я уже весь истлел от любопытства и нетерпения.
Старик вздохнул, улыбнулся и продолжил.
— После того как тебя отнесли в комнату, я почувствовал резкую боль в сердце. Меня отвели в мою комнату и уложили в кровать. Зуре напоила меня отваром и не позволила мне вставать, так что в постели я провел почти двое суток, а девочки в отсутствии меня делали тебе компрессы в местах переломов, а раны смазывали мазью.
Первое, что я сделал, когда встал, это посетил тебя. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что твои раны не загнивают, как у трупа, а наоборот, стали затягиваться и подсыхать, кровоподтеки на переломах стали бледнеть, опухоль спадала. Я постарался объяснить девушкам, что ты действительно жив, но находишься в состоянии комы. А это для тебя в данный момент самое лучшее, и приводить тебя в чувство пока не нужно. Так как если ты придешь в сознание, твой организм может не выдержать болевого шока. А мы, в свою очередь, должны помочь ему справиться с болью, продолжая накладывать компрессы и два раза в день понемногу наливать тебе в рот поддерживающий настой с примесью снотворного. Таким образом, мы дали возможность твоему организму возможность самому все решать за тебя.
— Получается, вы все это время поили меня снотворным?
— Нет, что ты. Только первые десять дней. Мы дали твоим внутренним ранам зажить, чтобы от твоего пробуждения они не доставили тебе боли. Мы же тогда не знали, что тебе захочется еще два месяца лежать здесь без сознания.
— Простите меня, я не хотел.
— Не хотел, но пролежал, и правильно сделал. Пока ты был в коме эти два месяца, повреждения, которые были у тебя внутри, зажили, можно даже проверить — попробуй с усилием покашлять.
Антон напрягся и закашлял.
— Ну как, где-нибудь больно?
— Нет, все в порядке.
— Вот видишь, у тебя внутри все зажило, кости может и не совсем, но срослись. Это мы проверим, когда ты начнешь вставать.
— А когда ты разрешишь мне встать?
— Можно, конечно, и сейчас, но не будем торопиться. Пару дней еще полежи. Регулярно, через каждые два часа, принимай пищу в ограниченном количестве, желательно в жидком виде, чтобы ослабевший желудок мог с ней справиться, занимайся гимнастикой, мышцы должны вспомнить все свои функции.
— Я все понял и постараюсь соблюдать все твои предписания.
— Что-то мне верится с трудом.
— Ну вот, опять начинается…
— Ничего не начинается, просто я подумал, что не следует мне тебя оставлять надолго без присмотра.
— Я же обещал.
— Знаю я тебя, девочки тебя не удержат долго в кровати.
— Удержим, удержим, — хором сказали девушки. — Мы не позволим ему вставать. Можете нам доверять.
— Хорошо. Мне нужно посетить больного вождя племени из дальней деревни, это займет всего два дня. За это время ты, Антон, постарайся все же придерживаться режима, а девочки тебе помогут.