Программа сионистов нам не опасна, наоборот, считаю ее полезной.
Я когда-то был ассимилятором. Но это «детская болезнь».
Мы должны ассимилировать только самый незначительный процент, хватит. Остальные должны быть сионистами. И мы им не должны мешать, под условием не вмешиваться в политику нашу.
Ругать евсекцию разрешить — то же и евсекции. Зато нещадно бить и наказывать спекулянтов (накипь) и всех нарушающих наш закон. Пойти-таки сионистам навстречу и стараться давать не им должности, а считающим СССР, а не Палестину своей родиной».
Прежде Дзержинский выступал против требования большевиков о праве наций на самоопределение. Феликс Эдмундович был искренним интернационалистом и говорил:
«Национальный гнет может быть уничтожен только при полной демократизации государства, борьбой за социализм».
Он был яростным противником даже польских националистов, которые мечтали о самостоятельном государстве. Выступая против отделения Польши от революционной России, Дзержинский утверждал:
— У нас будет одна братская семья народов, без распрей и раздоров.
Под влиянием Ленина он изменил свои взгляды и теперь считал неумным мешать тем евреям, которые мечтают о своем государстве в Палестине.
Через год Феликс Эдмундович вернулся к этой теме и написал еще одну записку Менжинскому:
«Правильно ли, что мы преследуем сионистов? Я думаю, что это политическая ошибка. Еврейские меньшевики, то есть работающие среди еврейства, нам не опасны. Наоборот, — это не создает рекламы меньшевизму.
Надо пересмотреть нашу тактику. Она неправильна».
Через месяц секретный отдел представил Дзержинскому справку о репрессиях в отношении сионистов. Ее подписали Генкин и начальник секретного отдела ОГПУ Терентий Дмитриевич Дерибас, которого ждала большая карьера в госбезопасности и… расстрел.
Весной двадцать пятого в тюрьмах сидело тридцать четыре сиониста, еще пятнадцать были отправлены на три года в концлагеря. В ссылке находилось сто двадцать четыре человека.
«За границу, — докладывали председателю ОГПУ Дерибас и Генкин, — выслано и разрешен выезд взамен ссылки всего 152 чел. В этом вопросе мы придерживаемся следующей тактики: наиболее активный элемент, члены ЦК, Губкомов,
у кого найдены серьезные материалы в виде антисоветских листовок, воззваний, типографий- в Палестину не выпускаем. Менее активный элемент в Палестину выпускается.
Тактика эта основана на опыте борьбы с сионистами. Когда до конца 1924 г. мы преимущественно высылали в Палестину, это явилось серьезным стимулом для усиления нелегальной работы сионистов, так как каждый был уверен, что за свою антисоветскую деятельность он получит возможность поехать на общественный счет (сионистских и общественных организаций) в Палестину, а не расплачиваться за совершенное им преступление…»
Феликс Дзержинский остался при своем мнении. Прочитав справку, вновь адресовался к Менжинскому:
«Все-таки думаю, столь широкие преследования сионистов (особенно в приграничных областях) не приносят нам пользы ни в Польше, ни в Америке. Мне кажется, необходимо повлиять на сионистов, чтобы они отказались от своей контр-революционной работы по отношению к Советской власти.
Ведь мы принципиально могли бы быть друзьями сионистов. Надо этот вопрос изучить и поставить в политбюро. Сионисты имеют большое влияние и в Польше, и в Америке. Зачем их иметь себе врагами?»
Через год, в июле двадцать шестого года, Дзержинский, тяжелый сердечник, скоропостижно скончался после выступления на пленуме ЦК. Отношение карательных органов к сионистам осталось прежним — их числили среди противников советской власти.
Еврейская коммунистическая рабочая партия Поалей-Цион (Рабочие Сиона) рассматривалась на Лубянке как враждебная организация, хотя ничего антисоветского в ее деятельности невозможно было найти и запрещать ее было не за что. Поалей-Цион возникла в начале двадцатого столетия в Минске, потом ее организации появились в других странах, в том числе и в Палестине.
В девятнадцатом году партия раскололась, появилась еще и Еврейская коммунистическая партия Поалей-Цион. В июне двадцать второго года исполком Коминтерна обратился к поалей-ционистам с призывом отказаться от своей программы и вступить в Коминтерн. Новая партия прислушалась к мнению исполкома. В декабре двадцать второго она объявила о самороспуске и призвала всех членов партии вступить в РКП(б). Правда, часть руководителей партии не подчинились общему решению и пытались сохранить партию.