— Они — это кто?
— Это те, кому любой скандал может помешать пробиться к власти или остаться во власти. Главная их цель оставаться у власти. А за власть можно пойти на что угодно. Тут действуют законы джунглей.
— Так серьезно?
— Более чем.
— Они не успокоятся, пока не уничтожат Хоменко, я правильно вас понял? — спросил Ударник.
— Он опасен, пока не прошли выборы. Ну, подумаешь, такой форс-мажорный случай. Жизнь их немало подбрасывает. Даже если он воскреснет, он не будет опасен им. Всего лишь курьезный случай. И не сам Хоменко, поймите, представляет для них опасность, а тот общественный шум, который может подняться вокруг него. Шум на верху очень не любят. Они говорят о том, какие они хорошие слуги народа, как они заботятся о нуждах простых людей, а тут вот вам — и газеты, и блогеры пишут о человеке, которого заживо похоронили. И крайними в этом деле оказываются эти самые слуги народа. Они не расследовали как надо это дело, проявили преступную халатность.
— Кажется, вы не очень-то любите наше руководство, — усмехнулся Ударник. — А я почему-то всегда считал, что блюстители порядка надежда и опора правителей.
— Чего мне их любить? Любить надо жену, детей, друзей.
Друзья переглянулись. А этот мент — всё-таки симпатичный парень, хоть и похож на Баскова.
— С этим нельзя не согласиться.
— Если от Хоменко не будет исходить никаких сигналов, я думаю, они не будут ничего предпринимать. В таких случаях бездействие лучше любых телодвижений, которые еще непонятно, чем могут закончиться. Всё-таки спокойней, если бы Хоменко исчез окончательно. Но так, чтобы это произошло вроде как само по себе.
— И что же нам теперь делать?
— Вы, Иван, засветились в психиатрической больнице. И заведующий сразу вспомнил про ваш визит. Местопребывание Хоменко мне было установить несложно. Значит, это может сделать, и кто-то другой. Поэтому находиться ему здесь опасно. Его нужно перевезти в другое место, более безопасное, где его не могли бы найти.
— Вы правы, кажется. Я знаю такое место, — сказал Ударник.
— В деревне у бабушки и дедушки? — усмехнулся Кузмин. — Вы же об этом подумали, Иван?
— А вы догадливы.
— Это шаблонное решение. Любой сыщик именно там и будет искать его. Почему-то все уверены, что деревня — это самое надежное и безопасное место.
— А может его, как Ленина, поместить в шалаше у озера. Ищейки собьются с ног. Не будут же они всю тайгу обыскивать, — проговорил Иванов. Не понятно, шутил он или всерьёз.
— Смешно, — вздохнул Кузмин. — Как меня учил старый наставник: решение должно быть такое, которое никогда не придет в голову вашему противнику. А противник о ленинском шалаше знает не меньше вас. Ищейки у него тоже хорошие.
— У вас есть это решение?
— Да. Иначе зачем бы я пришел к вам. Он будет жить у меня. Вот видите, такое вам в голову не могло прийти.
— У вас?
— Конечно. Ведь никому не подумает, что разыскиваемый живет у того, кто его разыскивает. Это противоречит всякой логики. Сейчас это лучшее решение.
— Как вы это себе представляете? Ведь у вас же, наверно, семья.
— Жена с детьми до конца месяца гостит в Москве. Она у меня москвичка. А вот вышла не за москвича.
— А когда ваша семья вернется, что будем делать?
— Будем решать проблемы по мере появления. Загад не бывает богат, как говорила моя бабушка.
Ударник кивнул.
— А вот Саша занимается его лечением.
— Он и будет продолжать заниматься этим. Ничего не отменяем. Запомните мой адрес. Записывать ничего не надо.
— Потом… За ним нужен постоянный присмотр. Конечно, Надя могла бы, но, сами понимаете, это не совсем будет прилично. И вряд ли ваша жена будет довольна, что, когда она отсутствовала, в вашем доме жила другая женщина. Хотя Надя вполне могла бы, она сейчас временно безработная, находится в поиске. Главное, чтобы этот поиск не увел ее на другую траекторию, где меня уже не будет.
— Почему за ним нужен постоянный присмотр? В туалет он ходит самостоятельно, спичками не балуется, памперсы ему менять не надо за неимением таковых. Я ему буду оставлять еду. И потом он же не будет, как ребенок, толкать пальцы в розетки. Ведет он себя вполне разумно. Так что нянечка ему не нужна. Включу ему телевизор, пусть смотрит.
— А еще он любит рисовать, — сказал Ударник. — Вы ему дайте бумагу, карандаши!
— Знаю. Я видел его рисунки в больнице. Да и у вас вот этот портрет.