— Девяносто-сто двадцать-девяносто.
— У тебя тоже, — на редкость злобно ответила Настя.
— Если бы! — махнула рукой я. — Я сама об этом думала. Но у меня гораздо хуже.
— Еще хуже? — несколько смягчилась Настя.
— Ну, да. За хороший надо доплачивать. А у меня длинный, и я каждый раз его забываю.
— Кого?
— Номер своего мобильного, — с удивлением объяснила я.
— А при чем тут номер?
— Ну, как? У Валерии очень хороший: девяностосто двадцать-девяносто. А у меня плохой.
Настино лицо выразило безграничное изумление.
— Так это номер? — уточнила она.
— А что же?
— Я думала — размеры. Я сейчас столько выпила и съела, что ты стала дразниться, мол, у меня теперь девяносто-сто двадцать-девяносто. А я и без тебя знаю, что как минимум килограмм прибавила, и нечего мне об этом напоминать!
До меня, наконец, дошло, и мы обе радостно захихикали. Отсмеявшись, Настя набрала заветный номер и, едва дождавшись мурлыкающего «хэлло», строго заявила:
— Добрый день, Валерия Петровна. С вами говорит адвокат Екатерины Голицыной. Нам с вами необходимо срочно встретиться. Вот как? Вопрос касается ваших взаимоотношений с Артуром Шиловским и его слежки за Екатериной. Если вы действительно заняты, я сперва поговорю с вашим мужем. Думаю, его это заинтересует. Хорошо, через полчаса в кафе «Сладкоежка» у метро Академическая. Не опаздывайте!
— Здорово! — восхитилась я. — Весь разговор — двадцать семь секунд. А почему в «Сладкоежке»?
Настя огляделась по сторонам.
— Ну, мне показалось, тебе не очень захочется приглашать гламурную диву в свою квартиру. Ей тут не место.
Я посмотрела на отслаивающийся линолеум, собственноручно покрашенные мною шкафчики для посуды и стол, заваленный пакетами с едой и бутылками от пива. Конечно, Настя права.
В «Сладкоежке» мы взяли взбитых сливок, поскольку после стресса организму требуется сладкое. Это не обжорство, а здоровое желание восстановиться. Так что к приходу Валерии я была в прекрасном настроении и бодро помахала ей рукой.
Утопленница подсела к нам, завороженно уставившись на сливки.
— Обезжиренные? — наконец, выдавила она.
— Обезжиренное бывает только молоко. А сливки, если меньше тридцати пяти процентов жира, — не взобьются, — со знанием дела проконсультировала я. — Или вы спрашиваете, нормальные это сливки или растительные?
— Да-да, — взбодрилась Валерия. — Растительные, правда?
— Чтобы я ела порошковую гадость? — возмутилась Настя. — Да вода из лужи, и то будет лучше. Разумеется, это нормальные человеческие сливки.
— От коровы, — посмотрев на выражение лица гостьи, на всякий случай пояснила я.
— И вы это едите? — жалобно простонала Утопленница. — Шутите, да?
У нее был такой вид, словно мы тоннами поглощали цианистый калий, заедая мышьяком, и это зрелище полностью разрушило ее картину мироздания.
— Едим, — сурово поведала Настя. — А что?
— Там калории, — почти плача, просветила ее Валерия.
— Везде калории, — заметила моя подруга, а я философски добавила: — Лучше калории, чем бифидобактерии.
Сказать, что бедная женщина была деморализована, значит выразиться слишком мягко. Почва явно уходила у нее из-под ног, и Настя не упустила возможность этим воспользоваться.
— Кто убил Алину Алову — вы или Артур? — быстро спросила она. — Отвечайте!
— Нет! — без промедления вскрикнула Валерия. — Мы не убивали! Нет!
— Тогда кто?
— Я не знаю. Наверное, Надиров. Так думает Паша, а он умный.
— Но вы звонили Кате, а ваш любовник следил за ней.
Утопленница тяжело вздохнула.
— Паша у меня очень сложный человек. Никогда заранее не знаешь, как он себя поведет. Алина тоже была сложная. Не такая уж она хорошая, между прочим. Думала только о себе. Эта книга ее дурацкая! Я ее как нормальную подругу просила: пусть я там буду положительная. Умная чтобы и без любовников. А она только хихикала, мол, посмотрим. Конечно, мне хотелось знать, что она про меня напишет. Паше, может, и все равно, есть у меня кто-нибудь или нет. А может, не все равно. Не знаю, но лучше не рисковать. Вот я вам и позвонила на всякий случай. А чего такого? Спроси я прямо, ведь вы б не ответили!
— А то я так ответила, — хмыкнула я.
— И так не ответили. Вы как Алина, тоже из себя строите. В театр ходите. Лишь бы ум свой показать, а до людей дела нет. Алина, между прочим, не очень-то и красивая. Не знаю, за что ее любили такие парни. Представляете, она им дарила трусы от Кельвина Кляйна!