Меня всегда поражал этот переход из одного мира в другой. Я расстегиваю пуховку, пропахшую дымным запахом костра, и сажусь около иллюминатора, пытаюсь рассмотреть в сгущающихся сумерках фигуру Алексея среди других провожающих около аэровокзала. Через три дня наша пятерка встретится на выпуске, потом месяц каникул, а потом… Через месяц, в июне, мы должны прибыть на космодром в Найроби для получения последних инструкций. Оттуда мы вылетаем на сдачу зачета по выживаемости.
После недолгого колебания я снимаю свою достаточно потертую пуховку и запихиваю в крохотное багажное отделение над креслом. До Днепропетровска два часа лету с небольшим. Отец будет встречать меня в аэропорту, если учитывать разницу во времени, — поздней ночью. Я представляю себе эту встречу. Залитая ярким светом площадь около аэровокзала. Крепкое рукопожатие, обмен сдержанными мужскими комплиментами. «Как мама, сестренка?» — «Спасибо, заждались тебя. Отлично выглядишь». Отлично выглядишь? Ну что ж, возможно. Только для этого надо сейчас постараться заснуть и проспать, по возможности, до самого приземления. Я закрываю глаза и чувствую, как стратоплан мягко трогается с места и начинает разбег.
15 мая 2189 года, пятница. Полдесятого утра.
Выпуск в Днепропетровской Астрошколе.
До зачета 30 дней и почти 22 часа
Из окна спортивного класса, с шестого этажа, прекрасно виден внутренний двор Астрошколы, залитый ярким майским солнцем, столпотворение курсантов, слышен приглушенный разноголосый шум, и, хотя нельзя разобрать отдельных слов, слышно, что голоса эти звонкие, возбужденные, веселые. Выпуск. Сюда, в стены Астрошколы, никто из пятикурсников больше не вернется, вне зависимости от того, сдадут они зачет или нет. Сегодня все произойдет в последний раз. Последние встречи в стенах Alma mater, последние слова и пожелания.
В косых солнечных лучах, что падают сквозь стекло, танцуют мелкие пылинки, за баскетбольными щитами сложены борцовские маты; под табло, где обычно высвечивается счет матча, рядом с судейским креслом на жидкокристаллическом экране нарисован странный шестирукий человек. Лицо его небрито и угрюмо, волосы всклокочены, в углу слегка перекошенного рта окурок, под глазом фингал. Чувствуется, что человек этот с глубокой похмелюги. Впрочем, плечи его широки, руки мускулисты, грудь выпукла, а талия узка. Спортсмен. В похмельном синдроме. Серьезный дядя. Крутой и свирепый. Шутить, по всей видимости, не намерен, потому как во всеоружии: в многочисленных руках своих он сжимает холодное и стрелковое оружие от двадцатидюймовой финки, больше напоминающей ритуальный самурайский меч, до короткоствольного пулемета системы «Мюрат». Пулемет выписан с особой профессиональной любовью до мельчайших подробностей. За спиной шестирукого ранец, из которого выглядывает переносная пусковая ракетная установка. С ног до головы он увешан полевыми аптечками и разнокалиберными флягами с живой и мертвой водой, жидким кислородом и какими-то подозрительными растворителями, обозначенными черепом с костями. На груди и волосатых руках татуировки. Одна из них, над сердцем, выделяется среди других: на фоне синего диска три буквы DAS в обрамлении черных крыльев, коронованных звездой. Днепропетровская Астрошкола.
Однако не все так страшно и безысходно. В стволе пулемета кто-то нарисовал ромашку, не иначе девчонки-выпускницы. Под шестируким подпись: «Профессионал выживаемости-89». И ниже еще одна подпись, другим почерком: «Профессионал И. В» У нас на курсе я знаю по крайней мере троих ребят с инициалами И. В., один из них — Валик Иваненко из нашей пятерки. Очевидно, неизвестные доброжелатели не были настолько уверены в чувстве юмора неизвестного И. В., чтобы уточнять его имя или фамилию. Впрочем, если они имели в виду Валика, то их осторожность не кажется излишней. Валик за годы учебы в Астрошколе приобрел репутацию мальчика достаточно обидчивого и легкоранимого, а с обидчиками своими Валик расправлялся круто.
На этом экране обычно рисовались тактические схемы проведения матчей. Повинуясь неожиданному импульсу, я взял стило и, чувствуя себя первобытным пещерным художником, после инициалов И. В. дописал ниже дядьки: а также Г. А., В. Ю., Ч. Г. и Г. В. — инициалы всей нашей пятерки — этакое маленькое дополнение-пояснение к наскальному рисунку. Мы как раз люди не обидчивые.
На лестнице послышались шаги. Двери из спортзала были открыты, так что была видна часть лестничной площадки и двери грузового лифта, отключенного по причине окончания учебного года. Я думал, что это Алексей или Юра Заяц, но это оказался не Алексей и не Юра, а Лена Галактионова — выпускница из параллельной группы.
— Что это ты здесь делаешь? — Она остановилась на пороге, замерев, как кошка, на полудвижении.
Я пожал плечами:
— Алексея жду.
— А это кто? — Лена подошла к экрану и некоторое время молча рассматривала произведение неизвестного художника.
— Выпускник-89, — пояснил я. — Шедевр наскальной живописи.
Лена хмыкнула.
Только сейчас я обратил внимание, что волосы ее уложены в какую-то особенную завитую прическу, и хотя одета Лена была, как того требовал выпуск (этикет выпуска), в темно-синий жакет и юбку до колен, белоснежную рубашку и темный галстук, однако кое-что все же выходило за рамки стандарта. На ногах у нее (а у Лены очень красивые ноги) были какие-то невообразимые супермодные туфли; в волосах тусклым золотом блеснула заколка-бабочка, в ушах — сережки с бирюзой. И когда Лена прошла мимо меня к экрану, оставляя после себя едва уловимый терпкий шлейф духов, я подумал, что такой обворожительной я, пожалуй, не видел еще Лену ни разу.
Лена выглянула из окна на залитый солнцем внутренний двор Школы и, повернувшись, оперлась ладонями о подоконник, встряхнула прической и, как мне показалось, насмешливо посмотрела на меня.
— Ну как ты?
— Что как? — не понял я.
— Ну, как жизнь? И вообще…
— Нормально жизнь.
— Как прошли Альпы?
— Нормально прошли.
— Ничего себе… не отморозил? — Уголки ее губ дернулись, слегка приподнявшись и обнажив белоснежные зубки.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, говорят, в этом году май в Альпах был очень холодный. Как никогда.
— Май как май.
— А мне говорили…
— Что?
Лена снова встряхнула волосами.
— К зачету готовишься? — Теперь она, откинувшись назад, откровенно насмешливо рассматривала меня.
— Готовлюсь, — ответил я, немного раздосадованный ее насмешливым тоном.
— Ну-ну, — Лена откинулась назад еще больше, опершись затылком о стекло и закинув ногу за ногу. — И как?
— Что как?
— Как готовишься?
— Молча готовлюсь, — как мне показалось, решительно отрезал я.
Лену, кажется, это развеселило еще больше.
— Боишься?
— Зачета? — Я посмотрел на Лену. — Не боюсь.
— Ух ты, даже так?
— Даже так, — буркнул я, не понимая, куда Лена клонит.
— Скажите пожалуйста, рыцарь без страха и упрека. Так ты вообще, что ли, ничего не боишься?
Я промолчал.
— А если, скажем, на спор пригласить после выпуска девушку в ресторан, не забоишься? Хочешь, с тобой поспорим под пол стипендии, что не сможешь?
— Слушай, Лена, ну что за глупости? — сказал я, мысли мои в тот момент были заняты совершенно другим. — Конечно, пойдем. Давай я тебе перезвоню завтра днем или вечером. А лучше послезавтра.
— Или послепослезавтра?
— Ты понимаешь, Лена, — пробормотал я, плохо соображая, — я вернулся всего-то два дня назад…
— Ну, конечно, родители соскучились, маменькин сыночек. — В глазах у Лены появился странный блеск, она даже заморгала, точно смотрела на яркий свет.
— Лена, созвонимся обязательно.
— А ей глаза выцарапаю, — пообещала Лена.
Я опешил:
— Кому это?
— А знаешь, — спросила Лена, — что делали друиды перед битвой?