Придется объяснять свою задержку раздраженной жене. С удивлением он обнаружил, что домой не рвется. Перед глазами стояла Венина красавица. Хороша Маша, да не наша. Остается позавидовать счастливцу, которому она достанется. Или уже досталась? Такие не залеживаются.
А ощущение виденной ослепительной красоты не проходило. Теперь он стал пересаживаться с автобуса на автобус на пятачке около Вениной мастерской. Прежде пересаживался на другой остановке. Там было удобнее. Но теперь он смотрел на Венину стекляшку и. как рыбак, ждал удачи.
Между тем ни Веню, ни его красавицу Сережа больше не встречал. Такое ощущение, что Веня вообще перестал чинить башмаки. Нет, народ к нему шел. И отец иногда о Вене упоминал. И так, словно Веня не сапожник, а, положим, какой-то большой начальник. Не туфель и босоножек, а гораздо серьезнее. Уж куда серьезнее. Проблемы с обувью было тогда серьезны. В двух кварталах от Вениной мастерской смотрел своими большими витринами на центральную улицу магазин «ОБУВЬ». На витринах лежало то, что не покупали, или покупали сквозь слезы. А со складов партизанскими тропами уходила другая обувь. Встречались они уже у Вени. Веня знал башмачный язык. На сапожной лапе, как на дыбе, башмаки, из которых выдернуты шнурки, развязывали языки.
Нагрянула мода на мини. Вопрос стройности женских ног стал ребром. Женщины приносили Вене то, в чем ходить уже было невозможно, и ждали что, он вернет им то, в чем можно порхать. Конечно, они старались расположить мастера к себе. Некоторые даже объясняли, почему порхать им жизненно необходимо и иногда даже поверяли ему маленькие секреты. А Веня умел и слушать, и читать по туфлям, как цыганка по руке.
Даже Кофман ценил Веню. А Кофман, зубной врач, каких было мало в городе, сам умевший читать по зубам, как цыганка по руке. И он признавался, что больше всего в человеке ценит мастерство и снимает перед большими мастерами шляпу. В человеке должно быть все прекрасно. И улыбка не в последнюю очередь.
При первом ознакомительном осмотре рта пациента, он произносил свою знаменитую фразу, звучащую как трагический монолог из Шекспира.
– Где же вы раньше были?
И пациента пронизали трепет и осознание серьезности положения. Он застывал с открытым ртом. И в глазах его звучал немой вопрос – это конец? Нет, это было только началом большого пути. Когда Кофман заходил к зубным техникам и придирчиво разглядывал в лупу жевательную поверхность, он вспоминал Бенвенуто Челлини.
– В детстве я ходил в художественную школу, и, говорят, имел успехи, – скромно объяснял Кофман секрет своего мастерства, молоденькому врачу Полянскому, работавшему за соседним креслом.
Случалось даже, на Кофмана накатывал каприз – изготовить уникальную коронку, которую хоть в музей. Ведь, говорят, в некоторых музеях лежат коронки древности. Пусть они сейчас выглядят анахронизмом. Но Кофман лелеял мечту, чтобы его коронка попала в музей. Пускай, не при его жизни. Пусть даже его коронка ляжет на полку музея как работа неизвестного автора. Но все же, была такая надежда. И как только он начинал думать о таких высоких материях, он обязательно вспоминал о Вене. И с пациентами Кофман частенько заговаривал о мастерстве. Пока пациент сидит с открытым ртом, полезно бросить в этот рот свои соображения. Кофман, из скромности, приводил в пример вовсе не себя, а Веню.
– Веня, – говорил Кофман, неторопливо перемешивая на стеклышке пломбировочный материал, – Берет в починку хлам. А возвращает произведение искусства, – Кофман оборачивался к креслу. Если по лицу пациента Кофман видел, что тот ничего не знает о Вене, он укоризненно произносил, – Вы не знаете Веню? А у вас на ногах неплохие штиблеты.
Кофман замолкал ненадолго и продолжал мешать раствор. Словами он не бросался. Слово – золото. И Кофман, имевший дело с золотом, привык взвешивать слова так же тщательно, как рабочий материал. А что до того, что он затягивал с протезами, так наши недостатки – продолжение наших достоинств. Его основательность и скрупулезность имело продолжением такой простительный недостаток, как медлительность. Велика ли беда, если пациент походит с пустым ртом. Пустой рот – это не пустой кошелек. Пациент открывал рот, и Кофман уже знал о нем немало.
– А вы не знаете, где можно достать паркет? Я ищу хороший паркет, – говорил Кофман.