Сергей не отреагировал. Помяни он сейчас еще, что пересекался с Райхельсоном, работа бы остановилась. Сергей видел Райхельсона еще мальчиком. На пляже. Райхельсон там, ходил гоголем, пузо вперед. Его тучная жена на пляж не ходила, и он наслаждался свободой. Сергей вспомнил, как увидев его родителей, он подошел, острил и стрелял глазами по сторонам. А мама пожаловалась отцу, что Райхельсон буквально раздевает ее глазами. На что отец сказал, что относиться к этому нужно с пониманием. Человек уже в таком возрасте, что только глазами и раздевать. Человеку в возрасте было чуть за пятьдесят. То есть, Сергей к этому возрасту сейчас приближался. Полковник был невысок, тонконог, пузат и совершенно лыс. Но грудь колесом. Так, расправив плечи и выпятив грудь, он шел на мостик нырять и звал Льва Николаевича и Сережу. Лев Николаевич нырял неважно. А уж с высокой площадки, куда тащил Райхельсон, вовсе боялся. А Райхельсон нырял неплохо. Сереже, поначалу боявшемуся нырять с высоты, пришлось поучиться, чтобы нырять не хуже Райхельсона. И когда в следующее лето Райхельсон, вытянул Сережу нырять, увидев, как ныряет Сережа, он даже немного приуныл.
– Так вот – Веня деловито хлебнул из фляжки, – Александр Моисеевич Райхельсон, это была городская еврейская легенда. Прирожденный служака. Армейская косточка. Да еще и член горкома. И еще несгибаемый большевик. Он бы вписывался в стереотип советского полковника, не будь он евреем. Это меняло картину.
– Так уж и меняло? – усомнился Леня, – Наверное, он жил обычной жизнью военного. А потом и члена горкома. В синагогу-то он не ходил?
– А разве в городе была синагога? – лукаво улыбнулся Веня, – Тем более в гарнизонах, где он раньше служил. Но он сам себе был синагогой. Да и не возможно с такой фамилией жить жизнью простого советского человека. Райхельсон был непрост со всех сторон. И потому что полковник. И потому что еврей. И потому что не просто член партии, а какой-то заслуженный член
– Заслуженный член – это интересно звучит, – сказал Леня.
– Давайте работать, – вклинился Сергей.
– Да и насчет заслуженного члена. Немолодой, а бабам проходу не давал. И евреи нашего города им гордились. Он имел квартиру в самом центре. Все рядом. И горком рядом, и магазины, и рынок под боком. А в каком доме! В котором сейчас на первом этаже ювелирный магазин. С высоким потолком, просторная. Конфетка, а не квартира. У него окна прямо на центральную площадь. Можно парады и демонстрации принимать с балкона, как из царской ложи. А его как магнитом тянуло на трибуну к горкомовским. Он за то, чтобы прилюдно потереться среди горкомовских, мог душу заложить. Его из-за его орденов в первый ряд ставили. Как елку. Супруге его при ее тучности на демонстрации ходить тяжело. Она выйдет на балкон, и видит, как ее Саша своими орденами поблескивает. А самый фокус состоял в том, что когда он на трибуне, то лицом и орденами он стоит к демонстрантам, а спиной – к дворцу культуры. А там городская доска почета с его же парадным портретом. То есть, в рядах фотографий заслуженных Ивановых-Петровых затесалась и фотография с подписью Райхельсон Александр Моисеевич. В том же самом парадном мундире, при тех же орденах. А в те годы, попробуй просочиться на доску почета с фамилией Райхельсон, – Веня отхлебнул из фляжки, – Я его знал и по фотографии на доске почета и через его жену, даже точнее через туфли его жены. Вы не обращали внимания, что полные женщины, часто умнее худых? А она не просто умная, а мудрая, и видела своего Сашу насквозь. Как у всякой полной женщины у нее были проблемы с ногами и обувью. Так что она ко мне регулярно наведывалась. Надеюсь, она еще жива. После его смерти она уехала из города к родне.
– Как бы не в Израиль? – спросил Леня.
– А может, и в Израиль. Не знаю, – Веня снова хлебнул из фляжки, ожидая, когда публика попросит продолжения рассказа.
– Давайте работать. А то мы до ночи тут проторчим, – вставил Сергей, почувствовавший, что у Вени в запасе целый эпос.
– Чего-чего, а работать вам никто не мешает, – пожал плечами Веня, – Работа некоторых любит. Работайте себе на здоровье. И параллельно слушайте про тайну Райхельсона.
– А у него была тайна? – поднял брови Дима.