Лариса Андреевна взялась за исправление положения. Просунули под испачканное место несколько чистых салфеток. И Лариса Андреевна усердно терла рубаху снаружи своим носовым платочком, обильно смоченным в водке. Красные пятна бледнели, но не сдавались. Но по ходу обработки пятен досада Сергея Львовича из-за испачканной одежды, сходила на нет. Ее оттеснили приятные ощущения от легких прикосновений мягких рук Ларисы Андреевны, от запаха ее духов. И ему оставалось только следить за тем, как ее пальчики с маникюром такого же вишневого цвета трудятся над удалением пятен. Когда стало понятно, что в роли растворителя водка слабовата, Лариса Андреевна посмотрела на рубаху и протянула:
Да-а, прямо Кандинский, «След праздника».
Совещание затянулось, рабочий день давно закончился. Он возвращался в свой кабинет. Дверь кабинета, где работала Лариса Андреевна, была открыта. Именинница, которой сам бог велел бы уйти пораньше, еще пребывала на работе. Оставшееся, от дня рождения недоеденное и недопитое было уже упаковано в две большие сумки. Было еще море цветов.
– До остановки не донесу, – ответила она на удивленный взгляд Сергея Львовича, – Жду вахту. Кто-нибудь со смены поможет.
– Но это же долго ждать. А там как? Кто вам до дома донесет?
– Что делать? – вздохнула Лариса Андреевна, – Се ля ви.
– Давайте я вас подброшу и там помогу, – предложил Сергей Львович.
– Хорошо, спасибо, – легко согласилась Лариса Андреевна. Когда он подошел взять сумки, она остановила его, посмотрела на пятно и даже потрогала пальчиком, – Не сошло. Жена достирает.
,
– Вы меня Кандинским удивили, – сказал он уже за рулем, – Я думаю, у нас мало кто знает про Кандинского.
– Так у меня муж – Дали недоделанный.
– Это как?
И Сергей Львович услышал печальную повесть о том, на какие мелкие осколки разбиваются иллюзии.
Во дни, озаренные миражами счастья, когда будущий муж Ларисы Андреевны был еще будущим мужем, и писал вокруг нее вензеля, он оплетал ее речами о живописи, о цветовой гамме, об оттенке, композиции, о сходящейся и расходящейся перспективе. И ей это нравилось. В этом был шарм. Просматривалась сходящаяся перспектива. И какой девушке не по сердцу разговоры о прекрасном? Он приглашал ее в гости, говорил, что у него есть редчайшие художественные альбомы, просмотрев которые Лариса поймет суть и сюрреализма и абстракционизма. Он на эти альбомы не скупился, доставал их по знакомству, через десятые руки. Он жил один в малюсенькой бедно обставленной комнате в коммуналке. Единственным ярким пятном были забившие полки альбомы. Он, сыпал названиями картин, именами. Надеялась ли Лариса, что ей раскроются тайны сюрреализма? Она считала, что имена, названия картин, альбомы – пыль в глаза, чтобы впечатление произвести. И когда ее глаза скользили по цветному глянцу, она держала молодого человека в поле зрения, чтобы быть готовой, если полезет целоваться. А он не лез, дистанции не нарушал и периодически спрашивал: «Ну как?»
Далеко не сразу, не в первый ее визит, но, в конце концов, случилось то самое. Она думала, что его живописные перехлесты понемногу выветрятся. Но не выветрились, в какой-то момент, – у них уже сын в школу пошел, – у мужа щелкнуло, и он дерзнул писать сам. Щелкнуло так основательно, что теперь он ждал, когда Лариса ляжет спать и шел на кухню творить. Он пропах красками, отрастил бородку и волосы по плечи. Исусик. Мало того, он, инженер, перевелся охранником, чтобы иметь больше времени для творчества. А что до зарплаты, объяснял он, так немало гениальных художников умерло в нищете.
У него сложился новый круг таких же чокнутых знакомых. Лариса сначала боялась что последуют, натурщицы, пьянки, гулянки и все прочее. Но зря боялась: так как мазня мужа ни в какие ворота не лезла. Ему натурщица и натура вообще была не нужна. Тем не менее, кто-то похвалил этот бред и посоветовал выставить на рынке самодеятельных художников. И муж вовсе слетел с катушек. Теперь утром в выходные он грузил на старую детскую коляску весь свой сюр и катил ее в центр города. В автобус с таким багажом не влезешь. А ехать не близко. В центральном сквере по выходным функционировал рынок художников. И недоделанный Дали, запасшись бутербродами и термосом с чаем, торчал там целый день среди братьев по разуму. Выставлялся и общался. Когда Лариса предложила: раз уж такое дело, отдадим сынишку в художественную школу, муж сказал, что там ребенка только испортят Шишкиным и Левитаном, и он сам будет учить сына живописи.