7
Он не помнил, как добрался до дома. В голове звенела пустота, не было ни мыслей, ни желаний — ничего, кроме беспредельной пустоты. И лишь тоска заполняла пустоту — вязкая, безнадежная тоска. Все было потеряно, мир таял, исчезал — и не только этот, чужой и равнодушный, но и все миры, даже Земля. Какой в них теперь смысл, если все потеряно?
А что потеряно все, он не сомневался. Алосту из цепких лап Священного Ведомства не вырвать. А даже если и вырвать — что делать дальше? Здесь, в Олларе, ей оставаться нельзя — начнется такая охота, от которой никому еще не удавалось скрыться. Взять ее с собой, когда подойдет срок — об этом нечего даже и мечтать. На Землю ее отправить нельзя — не пропустят. Этот закон действует уже больше века, и не было ни одного исключения. Остаться здесь самому, бежать с Алостой в дальние пределы? Кто будет его спрашивать? Вернут силой. Да и силы никакой не надо — стоит лишь Наставнику нажать кнопку у себя на пульте. Там, на спутниковой базе. И все, привет. Перенос произойдет автоматически. Транслятор настроен на параметры его биополя. С транслятором не поборешься — легче уж выпрыгнуть из своей кожи.
Все эти мысли появились уже потом, на пороге спящего дома. В одно мгновение промелькнули они в голове, пробив каменные слои пустоты, но легче не стало. И по-прежнему липкой своей паутиной обволакивала сердце тоска, по-прежнему ломило висок, а ладони сами собой сжимались в кулаки.
— Господи, где ты пропадал?! — всплеснула руками Митрана. — Что с тобой стряслось-то? Это ж надо, вечером ушел, а заявляется под утро! Я же извелась вся!
— Уймись, — хмуро обронил Хенг, заперев за собой входную дверь на тяжелый кованный засов. — Со мной-то ничего не стряслось…
— Да что ж ты весь взмыленный такой? Глядеть страшно!
— Алосту забрали, — отрывисто проговорил он. — В Священное Ведомство. Еще вчера утром.
— Боже мой! — выдохнула Митрана, опускаясь на лавку. — За что ж ее, бедную?!
— Спроси что-нибудь полегче, — крикнул Хенг. — Какая тебе разница, за что?
— Да тиши ты, тише! — всполошилась Митрана. — Хозяина разбудишь!
— Именно это я и собираюсь сделать, — бросил Хенг, и не обращая внимания на всхлипывания Митраны, пошел к лестнице. Он сам не знал, что сделает, и есть ли в этом какой-нибудь смысл, но поднимался по узким ступеням все выше.
А потом он резко, не таясь, толкнул дверь в спальню Старика. Та еле скрипнула — петли надо бы смазать, — мелькнула совсем уж некстати затесавшаяся в голову мысль.
Старик спал чутко. При звуке открывающейся двери он вздрогнул и приподнялся на подушке, нашаривая свечу на столике возле постели. Впрочем, это было лишним — бледный утренний свет сочился сквозь щели в ставнях.
— Кто здесь? — пробормотал он, еще не совсем проснувшись. — Ты, Хенг? — Старик был удивлен. — Что тебе нужно?
— Спокойно, ваше благобдение! — ответил Хенг, без приглашения садясь на стул в изголовье постели. Усевшись, мрачно произнес:
— Не дергайтесь. Не советую.
— Да ты что?! — Старик задохнулся от возмущения. — С ума сошел? Кто тебе разрешал сюда ходить? Да я тебя! Или ты? — он внезапно замолчал, в ужасе уставившись на Хенга. — Господи, заслони и оборони! — вырвался из его груди хриплый возглас.
— Я же сказал, спокойно. Не надо молитв, грабить и горло вам резать я не собираюсь. Мы просто поговорим. И чем меньше вы станете делать глупостей, тем лучше закончится наша беседа. Во всяком случае, для вас. Уяснили, ваше благобдение?
Старик, надо отдать ему должное, умел, когда нужно, сдерживать свой нрав. Он молча кивнул и, помолчав, спросил:
— Так что же тебе надо? Что случилось такого, что ты, забыв о надлежащем слуге поведении, поднял меня ни свет, ни заря? Между прочим, я лишь под утро уснул. Всю ночь заснуть не мог, кости болели.
— Кости, значит, говорите? А больше ничего не болело? Совесть, к примеру, как? Не беспокоит? Или вам в Священном вашем Ведомстве ее удаляют?
— Что ты себе позволяешь? — спокойно прервал его Старик.
— Пускай эти вещи вас больше не волнуют, — отрывисто бросил Хенг. — Я больше вам не слуга и дня не останусь в этом доме.
— Наглец! И это после всего?! Да я так тебя отдеру, месяц на пузе спать будешь!
— Вам все еще невдомек? Между прочим, еще одна подобная фраза, и я заставлю вас проглотить любимую плетку. Надеюсь, вы понимаете, силы у меня хватит.
— Ладно. Кончай ломать комедию, — велел Старик. — Если тебе есть, о чем говорить, говори. Если нет — уходи. Я не стану держать тебя силой. Хотя мог бы поднять на ноги всю городскую стражу. И это кончилось бы для тебя намыленной веревкой. Но этого я делать не стану. Я даже не стану напоминать тебе, как прошлой зимой ты постучался в мой дом, голодный и больной. Как я три недели выхаживал тебя, прежде чем ты смог произнести свои первые слова. Я не стал допытываться — кто ты, откуда, нет ли за спиной у тебя разбойного прошлого. Я дал тебе кусок хлеба, крышу над головой. Иногда я, быть может, был с тобой излишне строг — но для твоей лишь пользы. Ты не можешь сказать, что тебе жилось хуже других. И вот чем все кончилось! Хочешь уходить — давай, иди. Ты знаешь, где лежат мои деньги — возьми, сколько надо, и ступай.
— Знаете что, старший инквизитор, — бесцветным голосом ответил Хенг, — не стоит напрашиваться на мою благодарность. Считайте, вы ее уже получили. Дело в другом. Впрочем, и впрямь хватит вилять. Давеча вы рассказывали о своем тяжелом трудовом дне. О ведьме, которую допрашивали. Кто она?
— Зачем тебе это знать? — искренне удивился Старик.
— Зачем — это уж мое дело. Но я могу ответить и за вас. Ее имя Алоста. Она со Змеиной улицы. Ей шестнадцать лет. Так?
Старик помолчал, пожевал губами. Затем негромко сказал:
— Да, все верно. Но откуда ты знаешь?
— Неважно. Не забывайте — сейчас спрашиваю я. Мне нужно знать: в чем ее обвиняют?
— Мог бы и сам догадаться, — проворчал Старик. — Раз ведьма, то не в недоимке же налога. В колдовстве, естественно.
— Кто ее обвинил?
— Этого я тебе сказать не могу.
— Интересно, почему же?
— Не забывай, я работник Священного Ведомства, и не имею права разглашать следственную тайну. Да и желания у меня такого, представь себе, нет.
— И все же вам придется рассказать, — хмуро отозвался Хенг.
— Ты грозишь мне? — удивился Старик. — Чем же? Зарежешь меня? Но я этого не боюсь. Рано или поздно всем нам идти на суд Небесного Владыки, и лишь Ему решать — кто когда пойдет. Если Ему угодно меня призвать, используя твой нож, как средство — что ж, разве Его воля — не моя воля? А если Он хочет, чтобы я еще пожил в грешном нашем мире, то Он остановит твою руку. Чем же еще можешь ты мне грозить? Пытками? Но я их выдержу. Господи, о чем мы говорим! Да ты ведь даже не знаешь, как это делается!
— А вы зато хорошо знаете. Вы пытали ее?
— Кого, эту ведьму, Алосту? Пока что нет. Испытание, да будет тебе известно, применяется только после третьего неудачного допроса. А у нас только первый был.
— Почему вы так уверены, что она ведьма? — сдерживая слезы в голосе, проговорил Хенг.
— Похоже на то. У меня же опыт, много их насмотрелся. Но окончательно судить рано. Ты ведь знаешь — бывают и ошибки. Не так часто, конечно, как болтают на базаре бабы, но бывают.