— Я беру рыжего, а ты второго, — распределил роли Хар.
— У него топор!
— И что? Ты топора боишься? Хорошо, я беру того, который с топором, а ты — рыжего. Разобраться с ним быстро, а потом, пока не спохватились, брать женщин. И чтобы крика не было. Всё понял? Давай, живо!
Трудно сказать, что видит человек в свой последний миг. Но в любом случае, сделать хоть что-то, чтобы защитить себя, он не может. Наверное, мужик с топором был силён и спортивен, но применить свою силу он не успел, во всяком случае, Хар не заметил никакого сопротивления. От первого же толчка голова послушно запрокинулась, подставив тонкое, беззащитное горло. Хлынувшая кровь была горячей и ароматной. Под черепом у Хара, в самой глубине, полыхнуло слово: «Зачёт»!
Хар глотнул крови, с трудом оторвался от умирающего и мгновенно огляделся. Можно было и не оглядываться: многоголосый вопль ужаса заменял всё. Рыжий парень был невредим, он успел вскочить в джип и теперь поспешно старался завести мотор. Что он хотел: бежать или сбить волка машиной, Хар не разобрал, да и не старался разбирать. Серунь, вопреки указаниям, накинулся на одну из женщин, и вместо того, чтобы быстро покончить с ней, принялся жрать её живьём, даваясь обрывками лыжного костюма. Вторая женщина заперлась в кампере и что-то кричала в телефон, размахивая зажатым в свободной руке баллончиком.
— Тварь!.. — прорычал Хар. Имел в виду он, конечно не людей, защищавших свои жизни, а Серуня, который опять всё просрал.
Хар кинулся к джипу, ударился грудью о дверцу, отлетел. Джип это не Жигулёнок, ему дверцу с размаха не вышибешь. Прыгнул снова и, вспомнив что-то из навыков людской жизни, зацепил когтями ручку двери, рванул на себя, откатился, едва не попав под колесо, и с третьего раза ввалился в салон. Рыжий завизжал, пытаясь заслониться локтем, но Хар выволок его наружу и сомкнул челюсти на горле, прекратив крик.
«Зачёт!»
Теперь появилось время оглядеться, как следует. Двое мужчин и одна женщина мертвы, последняя, оставшаяся в живых, держит оборону в автомобильном прицепе, и удачно держит: Серунь, словивший дозу перцового аэрозоля, катается по снегу и трёт лапами морду.
— Уходим!
— Там ещё сучка зачётная… — простонал Серунь.
— Ты перца мало нюхнул? Так обожди, сейчас вертолёт с охотниками прилетит, они тебе зададут перцу.
— Чево бы им сюда лететь? — возразил Серунь, тем не менее, припустив вслед за Харом.
Далее они беседовали на бегу, как то умеют только волки. Ничьё чуткое ухо не может разобрать этот разговор, разве что летучая мышь услышит беззвучную речь. Но что может понимать летучая мышь?
— И чего ты добился? — неласково спросил Хар.
— А чево?
— А тово. Человечину зачем жрал? Ты же не голодный. День назад от пуза нажрались.
— Увлёкся, вот и не сдержался.
— Смотри, доиграешься. В человеческий облик вернёшься, а людоедом останешься. Поймают тебя очень быстро и не посмотрят, какой у тебя облик. Будешь в клетке сидеть до скончания века.
— Вот ещё. Пускай другие людоедами становятся, а я не буду.
— Знаю, как ты не будешь. Потом скажешь: увлёкся, не сдержался.
— Сам то лучше, что ли?
— И я не лучше. Но ты говнюк полный.
Некоторое время бежали молча. Потом, Серунь, переварив обиду, спросил:
— Куда мы так гоним?
— Прятаться. Так бы ушли, а теперь из-за тебя облава будет, хорошо, если завтра с утра, а может и сегодня.
— С чего бы ей быть? Шкуры у волков ещё не выкунели как следует. Вот недели через две начнётся охота, там только держись.
— Ты, я вижу, остатки разума потерял. Какие шкуры? На нас с тобой облава будет. Сколько мы за последнее время человеков задрали?
— Не знаю… Много.
— То-то и оно, что много. А люди не прощают, когда их бьют. Небось, у них только и разговору, что волки-людоеды объявились. Поэтому после звонка они сюда мигом прибудут, чтобы нас взять по горячему следу… — Хар остановился на мгновение, прислушался и сообщил: — Летят. Слышишь мотор?
— Может это не за нами. Мало ли, кто может лететь?
— Сходи, проверь. Но я бы советовал поспешить.
— Я так и не понял, куда мы бежим. По-настоящему надо бы в стаю. Среди других волков затеряемся, нас и не найдут.
— Они разбираться не будут. Перестреляют всех — и дело с концом.
— Охотники будут думать, что нас тоже убили, а мы, тем временем, дальше утечём.