А вот дремлющая память вынесла воспоминание яркое и несомненное: утро, лёгкий туман над водой, особый запах, какой царит только над заболоченными лесными озёрами. Алый поплавок спит на поверхности воды. Поплавок дрогнул — подсечка, и серебристая рыбка летит мимо рук. Точно, это было, но неужели это всё? Неужто больше никакой жизни не досталось на его долю?
— Харченко, что там у тебя? Совсем мышей не ловишь.
«Что ещё? Заколебали! Поубивать бы вас всех!»
Может быть, с этой мысли началось всё, что случилось. Не могла же волчья жизнь обрушиться просто так. Просто так даже прыщ не вскочит.
Как всё началось, Хар вспомнить не мог, сколько ни пытался. Но вдруг оказалось, что он живёт в лесу, скрадывает самую желанную жертву и знает, что двенадцать зачётных мгновений вернут прежнюю, скучную, но беспечальную жизнь. Одно беда: сколько это — двенадцать, и сколько зачётов он уже получил?
Как он встретил стаю, как познакомился с Серунем и признал в нём товарища по несчастью… — не всё ли равно — как? Жизнь длинна, а память скоротечна.
Хар поднял бессонную голову, вслушался в смутно долетающие звуки. Кажется, пора.
Толкнул лапой дрыхнущего Серуню.
— Подъём, соня. Шкуру проспишь.
Чему другому, а при опасности вставать сразу, без лишних потягиваний волчья жизнь научила. Серунь мгновенно вскочил, судорожно оглядываясь.
— Чё там?
— Облава.
— Не слышу. Ни криков, ни собак.
— И не услышишь. Но у них уже всё готово: флажки, собаки, номера. С рассветом загон начнётся.
— Я этих слов и человеком не знал.
— А я знал. И забывать их в нынешней жизни нельзя.
— Так чего нам делать? Я в этих краях не бывал. Куда здесь можно забиться, чтобы не нашли?
— Не печалься, везде найдут. У егерей дело на принцип пошло с той минуты, как они увидели твои объедки. Одно дело — просто убийство, совсем другое — людоедство.
— Ты на меня всё не взваливай. Это ты придумал на лыжников охотиться.
— Я и не отказываюсь. Меня точно также пристрелят, как и тебя.
— Но я не хочу! Что делать?
— Снять штаны и бегать.
— У меня нет штанов. А бежать куда, если везде найдут?
— На Кудыкину гору, воровать помидоры, — как обычно в минуту опасности из умирающей памяти поползли совсем уже бессмысленные, из той жизни пришедшие фразочки и словечки. Потом, если останешься жив, вся болтология бесследно исчезнет, так что зря Серунь станет спрашивать, что такое умное говорил напарник.
— Зачем мне помидоры? — спросил Серунь.
— Жрать. Я из тебя вегетарианца воспитаю. А пока иди за мной и не шуми.
В серых предрассветных сумерках две серые тени заскользили вперёд. Волчьи глаза хорошо видят в темноте, и натянутую верёвку с флажками они заметили загодя.
— Ты что, прямо под выстрел идёшь!
— Вперёд! Кто не рискует, тот не пьёт шампанское!
— Я не помню, что это такое…
— И я не помню. Но хочу дожить и вспомнить. А пока — смотри: вон там охотники начинали оклад делать. Видишь, там следы снегохода, и люди натоптали.
— Ну…
— Вот отсюда, одним прыжком прямо туда, на топтаное. И чтобы достал!
— Ты с ума сошёл. Тут же флажки!
— И что с того? Ты волк, чтобы флажков бояться, или человек? Человек ничего не боится!
— Ч-человолк!
— Давай, человолк, прыгай. И не вздумай попасть на нетоптаное. Подскажешь охотникам, где мы из оклада ушли, второй раз не выпустят.
После такого предупреждения Серунь сиганул как выпущенный из пращи.
— Ступай вперёд, да смотри, по накатанному, чтобы следов не оставлять.
— Почему это я первым должен?
— Чтобы я видел, что ты нормально прошёл. А то вздумаешь задом вихлять. Будто я не знаю, как ты ходишь.
Серунь что-то ещё ворчал, но, понимая, что сейчас главное уйти подальше, послушно потрусил по накатанному следу. Настороженный Хар бежал сзади. Он первым услышал звук моторов и скомандовал чуть слышным взвизгом:
— Стой! Одним прыжком скачи за сугроб и не вздумай бежать! Падай и в снег заройся. Машины идут! Бегущего они заметят, а так — мимо проедут.
— Что я заяц петли делать?
— Живо прыгай! Жить захочешь, будешь зайцем скакать!
Серунь бухнулся за куст, рядом очутился Хар, дёрнулся пару раз, стараясь зарыться в неглубокий снег.
— Теперь чтобы не шелохнулся.
Через минуту появилось несколько внедорожников, идущих по следу, проложенному снегоходом. Рёв моторов, вонючий выхлоп… для человека он, может быть, не очень и заметен. Но тонкое волчье обоняние терзает. Ещё минута нервотрёпки, и адский караван укатил.