— Петрович, — бросилась я к нему, — а… а эти что, родят скоро? — показала на коров с тяжело отвисшими животами.
— Да, скоро отелятся. Разве это порядок — тельных вместе с остальными держать? — проворчал, кося глазом в их сторону. — Надо бы хоть досками отгородить…
— А тут что, молодняк? — спросила, довольная своей сообразительностью, когда мы проходили мимо дощатых клетушек.
Но Петрович не оценил моей смекалки и недовольно проворчал:
— И тоже не дело — малят на сквозняке держать…
Мы вышли из коровника. Петрович сел на тот же блок, вынул свой «Пегас». Я с удовольствием плюхнулась рядом. Он молча курил.
— Да, тяжелая у доярок работа! — проговорила, чтобы прервать затянувшуюся паузу.
— Тяжелая? — подпрыгнул Петрович на блоке. — Да разве сейчас тяжелая — аппарат под цицки подставлять? Вот когда руками доили, да в бачки сливали, да каждый бачок на весы таскали. А теперь — молокопровод, все механизировано, автоматизировано… Тяжелая! — снова возмутился он. — Да это не работа, это… — остановился, подыскивая нужное словцо, — прогулка!
— Петрович, почему у вас нет тракторов? — спросила, вспомнив образцово-показательную ферму. — Там кормачи разъезжают на тракторах и корм прямо к мордам коровьим подвозят. Это бы сэкономило столько движений…
— Чего? — переспросил Петрович и смачно сплюнул.
— Коровник-то у вас новый. Разве нельзя было предусмотреть механическую раздачу корма? Ведь по последнему слову, наверно, строили.
— В том-то и дело, что по последнему, — снова сплюнул. Плевал он вообще убедительно.
Появилась Степановна. Увидела картошку у входа.
— Почему до сих пор на тележки не погружена? — обратилась к Петровичу. Но он не удостоил ее ответом.
— Картошка грязная, — сказал, когда Степановна ушла. — А почему? Потому что мойки нет.
— Почему же ее не построили?
— Потому что тогда нужно и канализацию прокладывать. Ну это еще ладно, не построили — спросу нет. Но вот пять отопительных котлов построили. А в коровнике зимой пар стынет. Иней на стенах не сходит.
— Почему?
— Потому что моторов нет. Того нет, сего нет… — Петрович выплюнул сигарету. — Только в кабинете бригадира да осеменатора тепло…
— Почему?
— Почему-почему! — обозлился Петрович. — Ты сюда зачем приехала? — спросил строго.
— Коров доить. Работать. Я же говорила, — вскочила с места, бросилась к картофельной куче. — Вот… Раз некому.
Схватила лопату и с ходу стала набрасывать картошку в тележку. Вверх — вниз. Однако взмахов через десять-пятнадцать поняла, что лопата тяжелая и мои руки держать ее больше не могут. Да и спина не гнется.
А ведь сейчас мы могли сидеть в кафе, есть шашлык. Или «табака». А потом пойти на концерт. Слушать музыку. А я слушаю стук картофелин о железные стенки тележки… Распрямилась, посмотрела на Петровича. Он глядел на меня с любопытством, не курил и не плевал. Он явно ждал, когда я отброшу лопату и побегу в город. И тут я почувствовала приступ наследственного упрямства: «Нет уж! Нет и нет!» И снова вверх — вниз, вверх — вниз. Стук картофелин о стенки тележки…
Доярки стали расходиться. А у меня работа в самом разгаре. Вверх — вниз. Жаль, что Игорь не видит! Это тебе не прорабами командовать!
Последней вышла Райка.
— Ну что, идешь ко мне ночевать? — крикнула мне.
— Приду чуть позже, — ответила ей, не отрываясь от трудовой деятельности.
— Ладно, ворочай. Петрович тебе покажет, где я живу, мы с ним соседи.
Стемнело. А я бросала и бросала.
— Ну-ка, покажи ладони, — потребовал Петрович и усадил меня на блок. — Хватит. На-ка, попей молочка, — протянул мне кружку и краюху черного хлеба.
— Спасибо, — сказала, прижимая к холодной кружке свои горящие, в волдырях, ладони. Но пить не стала. Не хотелось чего-то. Хотелось спать.
— Отпей, отпей! — скомандовал Петрович.
Покорно отпила.
— Пойдем, провожу тебя к Рае. Выспись хорошенько.
— Петрович, — спросила его, когда подошли к дому, — почему ты с бригадирства ушел?
— Сыну передал. Он у меня с академией, — сказал уважительно. — Нынче без высшего образования — куда?
Раиска еще не ложилась — стирала. Я уснула, едва коснувшись приготовленной для меня раскладушки. Только попросила: «Рая, разбуди меня к утренней дойке. Пойду с тобой».
Зачем? Сама не знаю. Но что-то во мне говорило: ты не уедешь просто так. Не уедешь, и все!
Но Рая разбудила меня лишь в полдень: