— …конечно, приезжай, — приглашал дед, — об чем речь! Нет-нет, мои за границей. Только я с Гошкой. Ну и еще Дэзи. Приезжай, на лыжах покатаемся!
Раз дед лыжами соблазняет, значит — Семен Семенович Тарин, из Симферополя.
— Ну, уговорил? — спросил я, когда дед положил трубку.
— Кажется — отозвался дед, сияя как медный таз.
Семычу, или Квадрату, он всегда рад. Самый удавшийся, как он считал, из его учеников. Дед, я знаю, в свое время из-за него здорово с начальством сцепился.
Началось у них со стычки. Квадрат, тогда студент четвертого курса института пищевой промышленности, нагрубил своему преподавателю. Из-за отметки. Дед, кажется, влепил ему трояк, а Тарин тянул на красную корочку. Вначале он: "Спросите еще". Дед ему: "В следующий раз". Ну, Квадрат психанул:
"Подумаешь, что это за предмет! Какая-то тактика. И вообще, кто вы такой, чтобы мне диплом портить?"
Дед, естественно, его выставил. Тарин скоро остыл, осознал и прибежал извиняться. Ну, дед простил, он не злопамятный. А другой преподаватель, который присутствовал на экзамене, предал дело огласке. "Разве можно позволять студентам так обращаться с преподавателями? Совсем обнаглели!"
Сообщил в деканат, и там зарубили его поездку за рубеж на Международную выставку студенческого рисунка — Тарин уже тогда клево рисовал.
Дед ходил к декану, убеждал. Дескать, он, преподаватель, тоже не совсем был прав — слишком придирчив. Студент, дескать, разнервничался, нагрубил, но тут же извинился.
Декан вначале ни в какую: этого нельзя спускать, нельзя быть таким беспринципным.
Но дед стоял на своем — иногда он бывает жутко упрямым. Я, говорит, скорее поступлюсь своими принципами, чем испорчу человеку судьбу. Парень, дескать, зверски талантлив, и надо ему помочь. А эта выставка, дескать, может быть поворотным пунктом в его жизни.
В общем, убедил. И насчет этого самого пункта не ошибся. Квадрат защитил диплом и круто повернул от своей пищевой промышленности. Потому что на той выставке он получил какой-то диплом и решил стать вольным художником.
В родном городе, по словам деда, его тут же подняли на щит и до сих пор на нем таскают. Уже десять лет.
Но Семыч вроде не зазнался. В общем, парень — ништяк.
В один из своих первых приездов Тарин подарил мне набор цветных карандашей. С этого все и началось. Я был тогда сопливым дошколенком, но до сих пор помню, как меня поразил этот набор. Огромная оранжевая коробка с множеством блестящих разноцветных палочек. Всех цветов радуги — от бледно-золотистых до густо фиолетовых и черных. Мне так нравилось водить ими по бумаге! Часами мог раскрашивать один за другим белые листы. Или немного позже, изображая "лица друзей" — родных, знакомых, всех, кого удавалось уговорить посидеть не шевелясь в течение хоть двадцати минут. Удавалось, надо сказать, не часто. Отец, глянув как-то на свой портрет, расхохотался: "Сейчас замяукаю!" Сходство с нашим котом Сигизмундом его почему-то обидело. Во всяком случае, позировать мне он перестал.
Только дед никогда не обижался. Полдня мог просидеть, подперев голову кулаком. В один из таких сеансов он изрек: "Будешь художником. Как дядя Семен".
Я тоже об этом думал. Рисование сразу же стало моим любимым предметом. Записался в школьный кружок рисования, а потом в студию при Дворце пионеров. Сунулся было в художественную школу при Суриковском, но не прошел по конкурсу.
В седьмом классе решил, что буду поступать в архитектурный. Это вернее, чем с Суриковским. Будет твердая специальность, а живопись никуда от меня не уйдет…
— Ну что он сказал? — допытывал я деда, который стоял босиком в коридоре и держал гудящую отбоем трубку. — Да положи ты ее!
— Да, дела житейские! — растяжно произнес дед и послушно положил трубку. — Представляешь, Гош, его пригласили в качестве оппонента. Второго, правда, но все равно почетно. В полиграфическом какая-то интересная защита. А первый оппонент — Кисленский, представляешь? Он сейчас большой начальник. И к тому же ведет какой-то курс в архитектурном…
Дед тут же прикусил язык. Понял, что на радостях сболтнул лишнего. Ну, насчет института. Но я понял ход его мыслей. Тарин — Кисленский — архитектурный. Дед, конечно, знает, что без руки туда лучше не соваться. А у Кисленского она, кажется, здорово волосатая. Вот дед и хочет через Тарина до нее дотянуться. Но так, чтобы я не усек. Не испортил бы свои идеалы. Сам-то дед никогда ничьей протекцией не пользовался, я это знал. Чудной старик! И чего стесняется? Ах да, ему ведь надо меня воспитывать. Ладно, валяй! Прикинусь Ванькой.
Короче, приезд Семыча был очень кстати. Время бежит, девятый класс, как-никак пора показать ему мои эскизы. Конкурсные. А заодно и его собственный портрет. Я рисовал его по памяти. Но что-то мне в нем не нравилось. Недоставало какой-то детали. Маленького штриха.