Выбрать главу

Рыжиков предложил выйти на связь с командованием лагеря и одному из пленных сообщить, что они сейчас находятся где-то поблизости, где грабят какой-нибудь особо богатый дом, или нашли машину, полную ништяков, и им капец как нужна подмога. А когда лагерники кинутся на эту приманку, то захватить их и точно так же обезоружить.

Что до заключенных, которых мы освободили, то здесь все оказалось тоже не так радужно, как я предполагал изначально. Из десяти освобожденных нами пленников только один обрадовался освобождению и согласился идти с нами, остальные же чуть ли не в голос разрыдались. А все из-за того, что они прекрасно понимали, что практически играют роль заложников и теперь у их семей будут серьезные проблемы. Поэтому они и не обрадовались своему освобождению. Вот такой вот поворот!

А вот десятый освобожденный – невысокий крепыш, лет двадцати от роду, представившийся Бамутом, – увидев, что я самолично зарезал двух «укропов», тут же подскочил ко мне и яростно начал мне докладывать:

– Товарищ командир, товарищ командир! Разрешите представиться? Боец партизанского соединения «Север» Семен Воршавин, позывной Бамут, выполнял в концлагере задание командования отряда по сбору разведданных. А вы из какого отряда?

– А ты точно из партизан? – подозрительно нахмурился я. – Как зовут командира отряда?

– Виктор Иванович, – тут же отозвался Бамут.

– А как зовут вашего политрука? – заглянул я в свой планшет. – Денис…

– Не понял? – удивленно округлил глаза Семен. – Какой политрук? Нет у нас политрука. Из командования единственный Денис – это Денис Львович, но он доктор, хороший мужик, хоть и еврей.

– А ты что, евреев не любишь? – поинтересовался Сахаров. – Антисемит?

– Нет! – Воршавин присел от удивления. – Я нормальной ориентации, никакой я не семит.

– Ладно, проверял я тебя, вот и все. Ты по воинской специальности кто?

– Пулеметчик! – гордо подбоченился низкорослый воин. – Я с пулеметом в обнимку с четырнадцати лет, уж больше шести годков. Как заступил к своему бате вторым номером, так с ПК не расставался.

– А сейчас тебе сколько?

– Двадцать! Я ж из донецких, как у нас все началось, мы с батей сразу же в ополченцы подались, мамки у нас давно не было, дома ничего не держало. Батя сразу понял, что там хоть кормить будут, пил он сильно. Ну а мне в школу не ходить, так вообще сплошная радость. Лучше с пулеметом в окопе, чем на первой парте сидеть перед математичкой. Мне эта школа поперек горла!.. – паренек рубанул ладонью по горлу, показывая уровень своего недовольства средним образованием.

– А батя твой где? В партизанах остался?

– Нет, батю убили, вот я с тех пор при пулемете. Так и вырос, а куда мне идти? Когда все началось, я как раз приехал в Крым к другу погостить, так я в партизаны подался. А вы из кадровых военных? Давайте я вас с командованием нашего отряда сведу, у меня в Изобильном связной. Если объединиться, то мы таких дел можем навертеть, что украм и туркам жарко придется!

– Не сейчас, у нас свое задание, вот его выполним, и тогда можно будет и в партизаны податься, а пока рано. Ты мне лучше скажи: в лагере все такие квелые, как эти доходяги? – кивнул я в сторону освобожденных пленников.

– В большинстве своем да! – после секундного раздумья ответил парень. – Всех, кто был более решительный или взят в плен в бою, давно расстреляли или замучили до смерти, а вот таких набрали из окрестных сел, чтобы партизан стращать. Если рядом с каким-то из населенных пунктов происходит диверсия, то туда сразу привозят таких вот заключенных и прилюдно расстреливают. Стращают! Но все равно есть такие, у кого нет ни родни, ни боязни перед врагом. Планируете захватить лагерь? Это правильно! А этих вот, – Бамут показал на сидевших на земле заключенных, – надо поставить перед выбором: либо идут в партизаны, либо расстрел!

– Даже так? – искренне удивился я такой кровожадности. – А не слишком ли круто? Они все-таки свои.

– Свои-то они свои, но тут такое дело, что им, чтобы не навлечь беду на своих односельчан, только одна дорога – прямиком к карателям на поклон с повинной и подробным рассказом, что они не виноваты в своем освобождении. Вот сами и думайте: что с ними делать?

– Я могу выделить несколько человек для их охраны, – подал голос Рыжиков. – Как закончим наши дела, так их и отпустим по домам. Тогда ведь уже будет безразлично, что они о нас узнали. Верно?