Три раза отвечал мне Ланщиков после уроков, микродозами. Он пыхтел, потел, но прочитывал очередное произведение, карабкаясь дальше.
Наконец торжествующе заявил:
— Фу-у, осилил я ваше «Преступление». Ничего книжка, только зачем столько слов на ерунду тратить? Я всю ночь читал и добрался только до признания Раскольникова.
И добавил:
— А вообще мне его суд совести не нравится. Не верю я, чтобы сильный парень так переживал. Ну, сделал так сделал, а остальное — лажа.
— Вы не верите Достоевскому?
— Нет, Достоевскому я верю, он кого угодно убедит, а по правде так не бывает.
— Значит, вам не свойственны угрызения совести?
— Что я — не человек? Я всегда понимаю, как мне нагорит, как себя подвел… — Ланщиков проникновенно смотрел на меня разноцветными глазами, шевеля пальцами в карманах брюк. Он мне напоминал в эти минуты Чарли Чаплина в роли безработного.
Потихоньку я начала симпатизировать этому ироничному юнцу. Уж очень ехидные сочинения он писал. Конечно, пока нельзя было предсказать, выйдет ли из него писатель, но ирония его мне нравилась. Хотя чаще всего она была не самокритична.
Разговор о Ланщикове возник у меня с Чаговой, когда она пришла ко мне домой. Примак предложила ее помощь в оформлении литературного журнала. У Чаговой оказался лучший почерк в классе.
Эта крупная светловолосая девочка была необыкновенно организованным человеком. Она выглядела медлительной, но все успевала. Дольше других думала над темой классного сочинения, писала медленно, а сдавала всегда вовремя и совсем неглупые работы.
И я очень удивилась, когда, листая материалы нашего журнала и увидя работу Ланщикова, Чагова сказала низким голосом:
— Он всем хамит, кто слабее, девочкам, учителям…
— Учителям?
— Да, ведь есть слабые и учителя. Он куражится, а потом, конечно, извиняется, но так, что я бы ни за что не простила. А Кира Викторовна прощает, лишь бы тихо…
У этой девочки была удивительная манера говорить, не самоуверенная, а убежденно-серьезная.
— А как он издевался летом над Лисицыным, когда мы были в колхозе!
— Но Лисицын на две головы выше…
— Ланщиков увертлив, как лягушка. И умеет так ехидничать, что Лисицын сначала сам смеется, а потом только понимает, что из него шута сделали…
Чагова мечтала быть врачом или медсестрой, но обязательно — детской. И ее было легко представить с младенцем на коленях. Дети, наверное, мгновенно успокаивались в ее мягких и уверенных руках.
— Я пробовала с ним в колхозе говорить, он же при нас, при девочках, матом ругался, а он стал дурака валять, упал на колени, поклялся в любви до гроба… Куров даже заступился за него, упрекнул меня, что я шуток не понимаю…
Чагова аккуратно сложила все работы, которые предстояло ей переписывать, подровняла стопку, пригладила рукой и сказала удивленно:
— Может быть, у меня и правда нет юмора, но я боюсь… Ланщикова… Нет, нет, со мной он никогда грубым не бывает, а вот как человека… Его все считают способным, все учителя. Он и вас смешит своим нахальством. Даже Эмилия Игнатьевна считает его ребенком. Она сказала, что с ним надо «терпимее, он еще просто инфантилен», а Таисия Сергеевна говорит, что из него обязательно получится любопытный писатель. Но зачем обществу писатель, если он плохой человек?!
А я вдруг вспомнила, как весной вызвала Ланщикова отвечать. У него две последние недели не было ни одной двойки по литературе.
— Какие вы знаете ранние рассказы Чехова?
— «Антон Горемыка» и, как его, о Климе…
Так подхватил он подсказку Джигитова, отвернувшегося к окну с невинной физиономией.
— О каком именно Климе…
— О нем, значит, о Климе…
— Может быть, о Климе Самгине?
Ланщиков радостно закивал с таким видом, точно, наконец, дождался, что его поняли.
— Ага. Такой маленький рассказик.
В классе засмеялись, он насторожился, чутье у него было великолепное, и тут же сказал, хотя и не знал точно, в чем ошибся.
— Я пошутил, простите…
— Каких писателей 80-х годов вы помните?
Ланщиков облегченно откинул голову назад, он чувствовал, что, кажется, из болота вылезает на сушу.
— Щедрина. Я его «Сказки» читал. О пескаре и вообще о рыбах. Вы не знаете, он был рыбаком?! Вот я думаю, что произведения писателей всегда отражают их вкусы…
Ланщиков увертливо умел уводить ответ в сторону, но я не поддалась, хотя его выдумки меня часто смешили.