А Кожинов оживал буквально на глазах. Дружба с Цыганковой распрямила его, сделала настолько счастливым, что это ощущали все. И школьники, и учителя. Ведь он не скрывал своих чувств. К примеру, когда в классе писали сочинение, он впервые сдал его, сдал раньше других, и сбегал в буфет. Потом вошел с булочкой и стал подсовывать Цыганковой, ни капли не смущаясь, что она шипела на него и категорически отказывалась. На уроках он постоянно оглядывался на нее, когда его хвалили, и втягивал голову в плечи, когда слышал попреки.
Нельзя сказать, что Цыганковой эта дружба давалась легко. Сначала над ней смеялись, особенно некоторые девочки.
— Тоже мне мальчик! Какой-то идиотик! — фыркала Шарова, и ее поддерживала Горошек.
— Мальчик должен быть сильным, мужественным, опорой, не такая тряпка.
Но Цыганкову нельзя было ни смутить, ни уязвить. Она не сразу принимала решение, но, выбрав однажды, шла прямо, не сворачивая…
Мне казалось, что дразнят ее, главным образом, от зависти, может быть, и неосознанной. Уж очень откровенно светлел Кожинов при виде ее, тянулся к ней, как подсолнух к солнцу.
В этой девочке, наверное, вначале говорили сестринские, даже своего рода материнские чувства. Она всегда опекала слабых, возилась с больными собаками, птицами. Мне рассказывали, что у нее дома во дворе был организован целый живой уголок. Она лечила животных, потом их отдавала и всегда была занята мыслями о том, куда их пристроить.
И в учительской начались разговоры об этой дружбе под знаком всеобщего восторга.
— Какое благо — любовь! — басила Эмилия Игнатьевна. — Теперь не выучит Кожинов, а я ему: «И не стыдно перед Цыганковой?» Немедленно хвост подожмет и на другом уроке в нитку вытянется, а тройку заработает.
— Да, он оказался неглупым, — сказала я. — Меня обрадовало его первое сочинение. Хоть и лаконично, но написана была вполне связная рецензия на телефильм.
Только Кира Викторовна не признавала, что ошиблась в нем.
— Но ведь раньше он, как гусеница, из двоек в тройки ползал, всю душу выматывал, пока пересдавал…
— Золотая девочка Цыганкова! Моя соседка, кстати… — сказала Эмилия Игнатьевна, она обычно утверждала, что математика — мужское дело, а кому не давалась математика, те для нее не существовали. Поэтому девочек она почти никогда не хвалила. — Ей так дома тяжело. У нее отец два года назад разбился, был летчиком-испытателем, а с отчимом она не ладит… Мать ревнует, та быстро утешилась…
Кира Викторовна захлопнула журнал, этот разговор ее раздражал:
— Дружба дружбой, а мне опять нагорело! Отец Кожинова хоть и пьяница, а что-то учуял. Он тут на днях приходил, жаловался Зое Ивановне на Цыганкову, мол, против него сына настраивает, уговаривает уйти от семьи после школы. Но Зоя Ивановна и слушать не захотела, сказала, чтоб не дурил, эта дружба благотворно сказывается на успеваемости сына, пусть радуется…
Я слушала эти обсуждения и мучилась потому, что никак не могла решиться на разговор о стихах и в то же время испытывала неловкость за свое молчание. В конце концов кто должен воспитывать у них вкус, как не учитель литературы. Да еще когда оказывают тебе доверие!
И вот в качестве паллиатива я ввела на уроках «поэтические пятиминутки». В самом конце урока сначала я сама, потом кто-либо из ребят читали лирические стихи. В классе зазвучали строчки Гарсии Лорки и Цветаевой, Тютчева и Гёте, я сознательно избегала в первое время современных поэтов.
Действие «поэтических пятиминуток» было неожиданным. Некоторые девочки стали запоем читать стихи. А Цыганкова подошла ко мне и, краснея, попросила вернуть ее произведения. Только невезучий Кожинов снова пострадал. Именно у него отобрала на уроке истории Нинон Алексеевна альбом «Женские образы в мировом искусстве». Она сказала, что он пропагандирует порнографию.
Кожинов был так растерян, что только молча хрустел пальцами, когда его подтащила к моему столу маленькая Цыганкова, зато эта девочка кипела от ярости, раздувая ноздри.
— Да как это можно! Это же искусство. Мы решили к некоторым картинам подбирать стихи, чтобы пробовать словами выражать красоту, а она…
«Поджигатель» из 9-го «Б» только хлопал мохнатыми ресницами. Он снова казался забитым и потерянным, хотя и возвышался над нами.
Потом слабо улыбнулся, точно просыпаясь, несколько раз пошевелил губами, пока выговорил:
— Там одна картина с нее.
Цыганкова смущенно потупилась:
— Какая же именно?
Об этой девочке можно было сказать многое, но она была совсем не красавица, скорее наоборот: и волосы жидковаты, и кожа плохая, и рот большой, бледный…