Она читала очень много книг, и я радовалась, надеясь, что эта одаренная девочка обретет в конце концов свое призвание.
Когда десятиклассники писали сочинение по «Разгрому» Фадеева, Птицына выбрала тему «Мечты и действительность в жизни Мечика».
Ее сочинение было самым коротким в классе:
«Разными путями пришли люди в отряд Левинсона. Мечика привели к партизанам мечты о героизме, о подвигах. О геройских подвигах он только читал, он даже не подозревал, что они противопоказаны его натуре, что обычные люди — совсем не романтические герои в «одежде из порохового дыма», что его никто в отряде не примет за исключительную личность, что над ним будут подсмеиваться как над хлипким интеллигентом: «Он скопил так много долгов и невыполненных обещаний, что исполнение даже части из них не имело никакого значения». Мечик все больше отходил внутренне от партизан, не понимая их и не пытаясь понять, тихонько решив добровольно уйти от них. Но в последний момент он предает товарищей. Испугавшись белогвардейцев и понимая всю низость своего поступка, он даже думает о самоубийстве. Но он «слишком любил свои руки… свои поступки, даже самые низкие из них».
Нельзя сделать себе жизнь по мечте, действительность всегда ломает все планы».
Последние строчки были подчеркнуты, точно Птицына хотела сказать что-то особое, важное, и я решила обязательно с ней поговорить. Но она в школу долго не приходила. Потом я заболела, и когда появилась на уроке, Ветрова сказала, что Птицына исключена.
Я бросилась к Кире Викторовне и услыхала такую историю.
Как-то после уроков к ней подошла Птицына и завела «странный», по словам классной руководительницы, разговор. Почему, мол, некоторые учителя не делают различий между учениками. Ведь есть ребята с одними характерами и способностями и есть иные. Люди друг на друга непохожи — кто более способен, кто менее, кому-то мал мир, втиснутый в объем школьной программы, а кто-то и такой объем не может осилить…
А потом оказалось, что десятый класс она прогуливала, подделывая справки от врача, вешала трубку, когда ее матери звонила Кира Викторовна, и никто ничего не подозревал, ни учителя, ни ее родители, пока Кира Викторовна случайно не встретила ее мать в парикмахерской и под феном не начала расспрашивать о здоровье дочери.
Птицыну вызвали на педсовет, но она не явилась. Вместо нее к Зое Ивановне пришла ее мать и умолила отдать документы. Птицына устроилась работать секретаршей в проектный институт отца и поступила в вечернюю школу.
— Но как она объяснила матери свои прогулы?
Кира Викторовна скривила губы.
— Видите ли, ей «было скучно». А сама на тройки училась…
Весь день после этого я не могла отделаться от тоски. Я все вспоминала разговоры с этой девочкой, пыталась понять, что именно я проглядела, пропустила в текучке школьных будней?!
Ветрова точно подслушала мои мысли, это с ней бывало, и после уроков подошла ко мне мрачная.
— До чего обидно! Такая девчонка была…
— А какая? Особенная?
Она вздохнула:
— Стихи хорошие писала, читала стихи здорово… но с нами ей было скучно… Пришла чужая и ушла чужая…
— Так чего же ты переживаешь?
— А может быть, это наша вина? Что мы остались ей чужими…
А позже Куров сказал:
— Стильная девочка была, не то, что наши кубышки…
— Что же ты с ней не подружился?
Он перестал изгибаться на секунду, и его хорошенькое девичье лицо вдруг стало серьезнее и значительнее.
— А как? Я был для нее пустое место, она меня не слышала, она сразу о людях мнение составляла и больше его не меняла. Как познакомилась с нашим ансамблем — все…
Серые глаза его сейчас были не томными, а по-хорошему грустными. Мальчик чувствовал, что рядом прошла необычная девочка, но их дороги так и не сошлись… Он был слишком прост, наивен для нее. Интересной внешностью Птицыну не пленишь…
И вот теперь Куров, кажется, впервые задумался над тем, чего же ему не хватало в глазах этой девочки, задумался, взрослея, хотя и понимал, что уже ничего не исправить…
Я больше никогда не встречалась с Птицыной, но я радовалась, что хоть на год она появилась в нашем классе. Она оставила после себя странную щемящую память, эта «пропавшая душа», выскользнувшая из обычного педагогического процесса.
И я была уверена, что когда-нибудь через много лет эта девочка вынырнет из безвестности: она слишком требовательно искала себя, слишком придирчиво думала над жизнью, чтобы поплыть по течению, не оставив о себе памяти в любом деле, которым бы она занялась…