Когда я принесла сочинения в класс, я спросила перед уроком Джигитова и Буракова — можно ли прочесть их работы вслух, не называя фамилий. Бураков замялся, а Джигитов, который до сих пор имел у меня только тройки и считал это явным недоразумением в наших отношениях, милостиво сказал:
— Бога ради! Читайте, пойте, танцуйте, только я не согласен на инкогнито. Пардон, люблю популярность в массах…
Тогда и Бураков махнул рукой.
— Ладно, только без фамилии…
Но девятиклассники сразу догадались, кто писал и о ком, и Горошек сказала, что Джигитов — вивисектор!
А Ветрова добавила:
— Мне всегда казались жалкими люди, которые не умеют ни любить, ни ненавидеть, ведь у них пустые души…
Я не смотрела на первую парту, но чувствовала, с каким напряжением Джигитов сохранял спокойствие. Популярность явно оказывалась не той, на которую он рассчитывал. И он поднял руку.
— Вы обещали меня спросить по «Войне и миру», я ее одолел всю…
— О ком же вы хотели бы рассказать?
— О Долохове.
— Но о нем на прошлом уроке говорила Горошек.
— Меня не устраивает трактовка этого образа предыдущим оратором…
Горошек фыркнула, она была не только самой маленькой по росту в классе, но и самой смешливой, титул «оратора» ее совершенно восхитил.
Джигитов вышел к доске, сильно сутулясь, заложив руки за спину и шаркая ногой так, точно натирал паркет, стал пересказывать все эпизоды романа, относящиеся к Долохову. Бураков сидел красный, он волновался больше Джигитова, а его друг упивался звуками своего голоса, как весенний соловей. Когда он кончил и скромно улыбнулся, ожидая пятерки, я сказала:
— Пересказ — не анализ. Тройка.
Джигитов всполошился. Но он не собирался сдаваться на тройку без боя.
— Прошу прощения, что же вы хотите услышать?
— Вы не дали анализа характера Долохова. К примеру, был ли он эгоистом?
— Ах, в таком разрезе? Пожалуйста. В общем, так. Он из бедной семьи, согласны? Мать и сестру любил, помогал им, согласны? Соню полюбил, потому что ее унижали Ростовы — согласны? Воевал не при штабе, как всеобщий кумир Болконский, — согласны? Где же здесь эгоизм?
Лица девятиклассников оживились, все любили, когда возникали споры.
— Но тем не менее Долохов мог жить на иждивении у Пьера, брать у него деньги, а потом соблазнил его жену?
— Пусть не будет лопухом ваш Пьер, так сказать…
— А когда он пытался шантажировать Николая, чтобы тот приказал Соне выйти за него замуж, пользуясь его карточным проигрышем?
— Ваш Николай был маменькин сынок, а с Долоховым никто не нянчился, вот он его и не жалел.
— Речь шла о Соне.
— Ну, она просто не поняла Долохова, я уверен, что такой смог бы потом заставить себя полюбить.
— Заставить?
— Долохов, с вашего позволения, — личность, такие всегда всех подчиняют. И сами себе хозяева. Хотя, может быть, он и мог бы подчиниться Соне, так сказать, на почве любовных эмоций. Но это не унижает мужчину…
На лице Шаровой мелькнула довольная усмешка, она всегда становилась похожей на кошку, перед которой блюдце со сметаной, когда урок шел «нестандартно».
— Значит, ты веришь в силу его чувства к Соне?
— Конечно, именно потому, что она его не любила. Такие всегда мечтают о трудностях. Остальные же дамы сами ему вешались на шею, как елочные украшения.
Девочки возмущенно переглядывались, но он и не глядел в их сторону, закинув голову с видом петуха, собирающегося оповестить о начале дня.
— А можно ли считать Долохова карьеристом? — продолжала я «наступление» на Долохова.
— С моей точки зрения, прошу прощения, он элементарно хотел выбиться в люди. За него же никто не просил, как за Пьера, Андрея, он не имел блата, так сказать. Только ему всерьез влетело за медведя, не правда ли?
— И вам его храбрость не казалась показной?
— Да поймите, многоуважаемая Марина Владимировна, что ему было наплевать, что о нем думают люди, он себе цену знал, не давал никому помыкать…
— Короче, в нем не было недостатков?
— В любом варианте он лучше ваших кисляев Пьера и Николая, он никогда бы не сидел на папочкиной шее, не бросил бы Платона Каратаева…
Лицо его горело, он забыл о своей невозмутимости, он не замечал, что довольно откровенно изложил и свою философию. Я сказала, что ставлю «пять» за знание текста, хотя и не согласна с его полнейшей реабилитацией всех поступков Долохова.
Джигитов сел, но что-то продолжало его жечь, не утешила даже долгожданная отметка. И он вдруг поднял руку.