Выбрать главу

Она улыбнулась покровительственно, точно умудренная жизненным опытом дама, а потом небрежно сообщила:

— Кстати, я бросила свой институт…

Полюбовалась моей реакцией и добавила:

— Учиться на вечернем мне было скучно, мальчишки у нас предельно дебильные, то есть необыкновенно глупые…

— Почему ты сделала такой вывод?

— Ну, вот раз мы держали с Медовкиным пари, что я зайду в мужской туалет…

Я приоткрыла рот. Хотя я была привычна к любой неожиданности, но фантазии этой пары превосходили все мои ожидания.

— Понимаете, я ему доказывала, что мальчишки вообще глупее девчонок примерно на два порядка, и предложила провести эксперимент. И вот зашла я в их туалет у нас в институте, они — врассыпную, а я и говорю: «Подумаешь, я каждый день с мочой работаю»… Так они после этого стали меня обходить в коридорах, а если на лекциях оказывались рядом — принюхивались демонстративно, вот идиоты, правда?

Мы помолчали, Шарова сидела довольная, она доилась своего, она меня ошеломила.

— И чем же ты теперь решила заниматься? — просила я позже.

— Психологией или психиатрией, я летом буду держать экзамен в мединститут.

Шарова теперь носила очки, очень модные, она сделала красивую прическу, она явно похорошела, но характер остался прежним.

Она злорадно сообщила мне о тех своих одноклассниках, которые не попали в институты, она иронически усмехнулась, когда я похвалила Медовкина.

— Нет, вы наивны, он остался лодырем, — он просто умеет делать вид, что работает… Как и Ветрова. Конечно, она хорошая девчонка, когда я лежала в августе в больнице, она меня навещала, но она слишком простая, жизнерадостная, с ней не погрустишь…

Потом она хвастала дружбой с какими-то аспирантами, рассказывала о посещении их общежития, о вине, без которого не обходились их встречи.

— Мама нервничает, а какое ее дело? Я же в их дела не вмешиваюсь… Вообще пора понять, что я совершенно самостоятельна, я зарабатываю, у них денег не прошу…

Какое-то время Шарова и Медовкин стали приезжать ко мне вместе после работы, и она смотрела на него откровенно-влюбленными глазами, когда он, забывая о позерстве, с юмором рассказывал о своей лаборатории, — пара была счастлива месяца два. Им нужно было совсем немного для настоящего счастья, если бы не их ужасные характеры. Они все время спорили, боясь подчиниться друг другу, все время играли в равноправие, да тут еще замешалась и внезапная ревность Шаровой, бешеная, неудержимая. Она прибежала ко мне с прыгающими губами, она заметила, что Медовкин особо отличает какую-то медсестру, девушку, старше его на пять лет.

— Представляете, он даже поглупел при ней. Вот поехали мы за город, так он дурачился, как маленький, всякие глупые фокусы показывал, лишь бы она улыбнулась…

— Ну и что тут плохого?

— Как он смеет так унижаться?

Она встряхнула волосами с такой яростью, что у нее упали с носа очки.

— Он даже участвовал в беге в завязанном мешке, представляете?

— Каждый веселится, как ему нравится…

— А потом поехал ее провожать, и я тут узнала, что он, оказывается, ее уже три раза провожал, а ведь сна живет на другой стороне города. Ему ехать обратно почти полтора часа.

— Но если ему это приятно…

— А я? — впрямую вырвалось у нее.

— Ты же все время говорила, что вы только товарищи.

Она опустила голову:

— Он должен был меня завоевывать все равно, если любил…

До сих пор не знаю, была ли история Медовкина с медсестрой ее предчувствием, ее выдумкой или он всерьез увлекся взрослой девушкой, но Шарова порвала с ним мгновенно, резко, грубо, вызывающе.

И на работе ее поведение изменилось. Она стала халтурить, огрызаться на замечания, она не выполняла своих прямых обязанностей, и Медовкин частенько вынужден был задерживаться, чтобы закончить за нее работу.

Очень осторожно он рассказал мне об этом, не столько возмущаясь, сколько огорчаясь, что ее могут уволить. Для него работа в клинике была таким открытием себя, что он не представлял человека, могущего это потерять по собственной глупости.

Я попросила ее зайти, и она примчалась в тот же вечер и стала рассказывать с энтузиазмом о каком-то докторе, в нее влюбленном по уши. Она с ним ездила в Новый год на «скорой», а потом они встречали утром праздник на улице, в снегу под березами.

— А не холодно было? — спросил мой муж.

— Нет, мы вынесли ковер из машины… — ее фантазия не знала удержу в момент вдохновения. И она говорила так искренне, приводила столько подробностей, что мой муж начал волноваться и даже шепнул мне: