— Но я же ничего ему не сказала…
— Вот именно — ничего…
Я не прощала молчаливого осторожного предательства, и мне хотелось верить, что и Саша Пушкин больше замечать ее не будет…
В начале десятого класса ко мне подошла очень пополневшая Примак и, теребя свою косу (теперь она стала заплетать вьющиеся волосы, а не носить их распущенными), сказала, что на факультатив по литературе ходить не будет.
— Разлюбила литературу?
Примак старательно оттаптывала собственную туфлю.
— Просто эта роскошь сейчас не для меня…
— С каких пор?
— Дома решили, что я буду держать в экономический.
Она ниже опустила голову, разглядывая грязный носок туфли.
— Хорошо, не ходи.
Глаза ее были откровенно страдальческими, когда она сказала:
— Поймите, вашей литературой сыт не будешь, это не специальность в наше время. Вот моя мама кончила пединститут — и что? Она простой библиотекарь…
— О чем же ты мечтаешь?
— Я же годна и на что-то более серьезное, вы сами сказали, что я способная. Я ведь могла и отличницей стать в прошлом году, если бы захотела. Но тогда можно было еще себя не насиловать, а сейчас — десятый, я должна его кончить без троек…
— Ну, иди, здравый смысл… — сказала я, и тут она вдруг обиделась.
— Смеетесь? А иначе сегодня нельзя, это не ваше время… — Тон ее был убежденный и страстный: — Над мечтателями сейчас не просто смеются, их за дураков считают…
— Нет, я не смеюсь, — мне стало тоскливо. — Жаль, конечно, что ты, с твоими способностями, решаешь жить по чужой подсказке, пусть по родительской, но по подсказке…
— Они лучше жизнь знают… — она упрямо поджала губы и ушла, наматывая косу на палец.
Весь год эту девочку не было слышно, она остервенело занималась, отмахнувшись от всего, что ее радовало раньше. Она не ходила с классом в кино, она не посещала лектория, она отказывалась от любой дополнительной работы по литературе, она даже перестала читать все, что не относилось к программе.
С Сашей Пушкиным они не общались. Она чаще всего смотрела вниз, когда он приближался, а он — поверх ее головы.
Правда, однажды на контрольной по математике, итоговой контрольной, Примак стала «тонуть», и тогда он бросил ей шпаргалку.
Шарова рассказала об этом с возмущением.
— Представляете — взяла, никаких принципов! Мальчик порвал с ней без всяческих причин, а она берет от него шпаргалку…
Ведь в классе никто так и не узнал о причине их разрыва. И девочки Примак жалели, а она принимала их сочувствие с кротким видом…
Когда в школе был проведен «последний звонок» в последний день занятий и учителя с цветами в руках спустились со сцены, ко мне подошла мать Примак, женщина в тонких очках и с внешностью героинь Чехова, — белая блузка, черный бантик у ворота, седые волосы валиком вокруг лица. Она очень долго мялась, пока попросила, чтобы я позволила Зое на следующий год посещать факультатив по литературе.
Я ее не поняла.
— Как на следующий год? Она же кончает школу в этом…
Мать Примак смущенно покашляла.
— Вот именно… после того, как она поступит в институт…
— Ничего не понимаю.
Она взяла меня за руку, точно успокаивала. Ее рука была прохладная, сухая.
— Мне ее так жалко, она так мучается, что должна жить без литературы…
— Почему должна? Да кто ее заставляет?
Мать Примак улыбнулась с таким видом, точно я тяжелобольная, с которой не спорят ради ее собственного здоровья.
— Жизнь, милая Марина Владимировна. Не надо ханжить, ведь ваша работа, как и моя, оплачивается совсем не так, как следовало бы… Сколько вы тратите времени сверх ставки? Бесплатного времени, не учитываемого?!
— А удовлетворение от работы — ничего не стоит? Она скорбно покачала головой:
— Им семью не прокормишь… Мы с мужем староваты, мы боимся, что не успеем их полностью поднять на ноги — Зою и ее брата, ей и оставаться за старшую…
Она вздохнула, отпуская мою руку.
— Нельзя же только о себе ей думать…
— Хорошо, — сказала я, чтобы закончить этот тягостный для обеих разговор, — пусть приходит на будущий год на факультатив.
Примак просияла:
— Прекрасно, побегу ее успокоить, нужно, чтобы у нее был стимул перед экзаменами…
Я заметила Зою Примак, она не вышла из зала, как другие десятиклассники, она стояла у двери и тревожно смотрела на мать.
Сочинение на аттестат зрелости эта девочка написала очень сухо и формально. И когда вечером, солнечным и душным, в кустах сирени во дворе, на консультации по литературе, я объявляла десятиклассникам отметки за сочинение, она стала дальше всех, чтобы не встречаться со мной глазами.