— Ревность — признак настоящей любви! — важно сообщил Ланщиков, а Медовкин посмотрел на часы и сказал ядовито:
— Это очень милый разговор, но вот я пока равнодушен к любовным проблемам, меня больше интересует моя оценка за сочинение. А мы рискуем из-за наших дам так их и не узнать…
Я согласилась с ним, открыла первую тетрадь, но Комова не могла успокоиться.
— А вы на чьей стороне, Марина Владимировна? — спросила она.
— Я не признаю всепрощения в вопросах чувств, — сказала я резко, и Соколов еще больше пригнулся за партой. И хотя раздался звонок, в классе никто не вскочил. — Я не верю в склеенную посуду, трещина бывает не видна после ремонта, но пользоваться такой чашкой все равно нельзя — клей ядовит…
В дверь заглянула чья-то голова, Ланщиков мгновенно вытолкнул непрошеного гостя за дверь и стал на страже, гордо скрестив руки на груди.
— Помните, я рассказывала вам о сцене, которую наблюдала однажды утром возле школы. Я так и не узнала ни начала, ни окончания той истории. Я первый раз в жизни увидела эту пару, но я убеждена, что счастливой любая девочка, которая позволила по отношению к себе грубость, никогда не будет…
Девятиклассники стали выходить, по дороге забирая тетради с моего стола, Соколов одним из первых рванулся к двери.
— Соколов! — окликнула я его. — Вы, кажется, собирались со мной поговорить!
Он не оглянулся, бросив коротко:
— Все. Поговорили. Сыт!
Мещерская в отличие от него не торопилась. Она медленно сложила свой портфель, взяла часть книг в руки. У нее всегда было так много книг с собой, что они никогда не влезали, потом остановилась возле моего стола. И сказала, точно продолжала случайно прерванный разговор:
— Понимаете, жалко, конечно, Виталия как маленького, хоть он и пятаки пальцами сгибает. Но не может он из своей компании вырваться, нет воли, а эта публика его до добра не доведет. У них без выпивки ни одна встреча не обходится.
Она вздохнула.
— Сколько я с ним воевала! Ведь больше мужества надо, чтобы отказаться пить, чем подчиниться людям, которых ты сам не уважаешь?! Тем более ради девушки, если она дорога…
Она потерла лоб и добавила, как взрослая, много пережившая женщина:
— Обидно, столько я сил души на него положила за эти месяцы! И никакой отдачи! Мои книги его не интересовали, от выставок он бегал, серьезную музыку так и не признал…
— А если он не мог этого сделать не потому, что не хотел? Если это было ему недоступно? Ведь бывает человек, не воспринимающий математику? Без музыкального слуха? Так и с искусством, его не все могут сразу понять, оценить, это еще надо воспитать.
Мещерская даже приоткрыла рот от удивления, потом покачала головой. Нет, в это она не могла поверить, в ее возрасте подобные трудности казались такими легкими, такими преодолимыми.
В десятом классе мы мало общались с Соколовым. Он перестал претендовать на четверки и лениво сдавал литературу по учебнику, откровенно скучая на моих уроках.
Только однажды он подошел ко мне со стопкой каких-то фотокарточек и попросил сказать, за что я бы поставила «пять» или «четыре».
Он развернул их передо мной на столе, как пасьянс, это были фотоснимки разнообразных сочинений на аттестат зрелости.
— Палочка-выручалочка?
— А что делать, если своего серого вещества маловато? Я за это десятку отвалил, не откажите в любезности пометить, какие в вашем вкусе? Хотя за все были пятерки.
Целый вечер я дома их читала, ругая себя за либерализм. Разбирать эти сочинения было трудно, пересняты они были мелко, блекло, но все же утром я отдала Соколову карточки с моими оценками.
Он вздохнул.
— Мать честная! Только три пятерки и пять четверок на сорок работ! А я столько финансов грохнул из любви к литературе…
Медовкин тут же поинтересовался.
— Значит, вы не против шпаргалок, Марина Владимировна?
— Даже за, — ответила я, и у мальчиков загорелись глаза. — Да, я не оговорилась. Я очень люблю шпаргалки.
Мальчики мгновенно оседлали парты вокруг моего стола и приготовились слушать инструктаж, они не ринулись даже в буфет, хотя шла большая перемена.
— Советую шпаргалки делать как можно подробнее, мелким почерком, на бумажной гармошке. На каждого писателя отдельно. Сначала его фамилию, инициалы, даты жизни и смерти, название основных произведений, их даты, имена главных героев, краткое содержание…
Петряков старательно шевелил губами, точно заучивал наизусть.
— Только одно непременное условие…
— Пожалуйста! — с готовностью протянул ко мне ухо Ланщиков.