— Настоящей?
— Настоящей, в мундирах, да с огурцом соленым, бабушкиным.
— Настоящим?
— Ясное дело.
Тропка вилась меж березок к земляничной полянке. Помнит Нюша, как с мамкой и бабушкой да с соседями утекали[67] они когда-то в лес, прятались в землянке от ляхов. Мамка коровку их вела по тропке. Коровка тяжелая да мамка тяжелая. Нюшка санки катила с узелком. Тятя тогда в походе был, воевал с ляхами под Полоцком. Зима стояла лютая, завируха была, руки у Нюши от вервии саночной закоченели. Шли они за теткой Параскевой, мамкой Гришани и Егора. Мальцы тащили санки с пожитками. Егорша топал да оглядывался на Нюшу. Нюша, обвязанная большим платком, как колобок, катилась следом по протоптанной лаптями дорожке. Запнулась, упала в снег, да лицом прямо. Бабка вскрикнула, а Егорша поднял девчушку да посадил на свои санки, прямо на мешок с картохами. Так и доехали до нового жилища. Уж как они перезимовали тогда, одному Богу известно. Боялись ляхов, даже костер жгли с опаской. Корова от голода чуть не пала, кору обгрызла всю в округе, пришлось зарезать кормилицу. Так теленка не дождались. Мамка плакала, как будто чувствовала что-то. И братика не дождались, Ванюшку. Тятя сына ждал, воина, защитника. Назад возвращались без коровушки, да без мамки, да без тетки Параскевы. Сгорели они от лихоманки за три дня. Бабка с Нюшей, да Егорша с Гришкой вернулись домой в начале апреля. Чудом изба их уцелела да припасы, во дворе закопанные.
Тятя вернулся живой. И то, слава Богу. Как узнал, что Настены его больше нет, почернел от горя, лоб между бровей прорезала морщина. Да жизнь продолжается. Земля — кормилица не любит унылых. А тут пора подошла пахать да сеять. Некогда плакать. Егоршу и Гришку та зима вовсе осиротила, батька под Полоцком от ляхов, и мамка в лесу… Погоревали, да жизнь снова потекла неспешно, как речка их Болдинка. Коровку купили, хлеб посадили. Мальцов тетка пригрела, Авдоня-бобылка[68].
Авдоня черная, так ее на селе называют. Когда ляхи налетели, она спряталась в сараюшке, береглась от полону. Сараюшку ту подожгли, Авдоня чудом выжила, обожжённая, выскочила из пламени, на снег холодный упала. Это и спасло. Долго потом лечили ее медом да травами. Оправилась, а лицо с тех пор изувечено. Только глаза зелёные на лице от прежней Авдони. Она лица своего стесняется, платком черным повязывает наглухо от бровей до подбородка. Если бы не тонкий стан, на бабку похожа. Грише да Егорше заместо мамки стала. Столько воды утекло, а лес не меняется, да и земляника тут знатная, крупная, сладкая. Быстро наполнился туесок. Запах смолы сосновой кружил голову. Села на поваленный ствол, туесок рядом поставила. На сосне постукивал клювом дятел, где-то плакала кукушка, деток своих искала. В траве гудел шмель, деловито обирал сладкую конюшину[69].
Все трудились, каждая Божья тварь, птица ли, зверюшка дело свое знала. Нюша любила лес, каждое деревце свое, родное. Вот там, на дубе у ручейка — в дупле белка, старая знакомая, на другом — сова Акулина, у ручья в овражке размытом — логово, волчица вывела волчат. Нюшу она знает, не трогает, да и Нюша лишний раз не тревожит, понимает, материнскую тревогу.
Однажды на тропке сохатый вышел наперерез, сквозь ельник, огромный лохмач с ветвистыми рогами. Да и тут не испугалась, знает — на что ему девчонка с туеском среди леса?
— Иди, иди своей дорогой, не замай.
Тот взмахнул большой головой, пожевал задумчиво губами веточку дерева и неторопливо двинулся дальше. Жизни своей без леса она не представляла. Лес кормил ягодами и грибами, поил берёзовым соком весной, лечил травами, обувал в лапти лыковые, служил домом, спасал от ворога, учил красоте и порядку во всём. Всем сердцем радовалась Нюша и благодарила Бога за красоту, ей подаренную так щедро. Душа её в такие минуты воспаряла к небу в молитве. Словно песня, лилась она из сердца.
Прекрасна весна, когда каждая тварь взывает к тебе, Господи — источник жизни.
При свете месяца и песне соловья стоят долины и леса в своих белоснежных подвенечных платьях.
Вся земля — невеста твоя, Господи, ждёт Жениха.
Если ты траву так одеваешь, то как же нас преобразишь в будущий век воскресения?
Господи! Как хорошо гостить у тебя. Ветер благоуханный, озёра — зеркала беспредельные, вся природа таинственно шепчется, вся полна ласки. Звери и птицы носят печать Твоей любви!
Спасибо тебе за спелые ягоды, за драгоценные капли утренней росы!
Где не тебя, Господи — там пустота. Где Ты — там богатсво. Не страшны бури житейские, если Ты рядом. Кругом непогода, тьма, ужас, а в душе тишина и свет: там Христос! И сердце поёт: Аллилуйя!
68
Бобылка, бобы́ль — в Русском государстве XV — начала XVIII вв. одинокий крестьянин, не имеющий земельного надела (бестягольный, нетяглый, т. е. не несущий государственных повинностей).
69
Конюшина — клевер. Народные названия: белая кашка, белый клевер, дятлик, дятлина красная, красноголовка, клевер красный, красная коврига, лихорадочная трава, медовник, медовый цвет.