Дарелл был рослым мужчиной с хорошо развитой мускулатурой, жестким лицом и черными волосами, подернутыми преждевременной сединой, хотя он едва разменял четвертый десяток. Шел он легко и настороженно. Он всегда был очень внимателен. Он научился быть внимательным еще в самом начале своей работы, так как если не успеть научиться этому сразу, то позднее такой возможности уже не предоставлялось. Зато можно было умереть. Умереть самыми разными способами – от гарроты в марсельской аллее, от толчка в спину на платформе лондонского метро, от ножа в отеле Бангкока. Его работой была молчаливая и беспощадная война секретных служб, и он занимался ею уже давно. Иногда он размышлял над тем, что его запас живучести наверняка уже давно исчерпан. Иногда он чувствовал себя похожим на ту старую лису, за которой охотился в детстве в болотах Луизианы. Та лиса была мудрым зверем, изучившим все уловки, нужные, чтобы остаться в живых. Ему так никогда и не удалось ее поймать, и в душе он был даже доволен, что лиса оказалась хитрее. Будучи искусным игроком, Дарелл тоже умел привлекать удачу на свою сторону.
Взяв такси, Дарелл отправился в Амстердам, но так как до назначенной встречи еще оставалось время, решил прокатиться через Аальсмеер, чтобы бросить взгляд на небольшие зеленые островки, сплошь покрытые цветами, выращенными на продажу, он их полюбил в свои прежние приезды в Голландию. Он был влюблен в эту страну, ее словно сошедшие с почтовых открыток живописные ветряные мельницы, песчаные берега, длинные узкие каналы, обсаженные деревьями, луга, старинную средневековую архитектуру. Он почти забыл о преимущественных правах велосипедистов, несущихся по специальным велодорожкам, проложенным вдоль проезжей части улиц.
Ему доставляла удовольствие новая встреча с Амстердамом, с его прохладными, выложенными кирпичом улицами и обсаженными деревьями концентрическими каналами. Он попросил таксиста перед тем, как свернуть от центра безупречно чистого города к отелю, в котором обычно останавливался, проехать мимо королевского дворца на Дем-сквер и вдоль Кальверстраат с ее великолепными магазинами.
Отель "Спаанягер" был расположен в тихом тупичке, именовавшемся Меерхофплейн, который так и располагал к мирной спокойной жизни. Номер, заказанный ему О'Кифи, был уже готов и ждал его, хотя он заметил, что Амстердам буквально наводнен туристами.
Поставив чемоданы, он привычно проверил комнату. Два окна со створчатыми рамами выходили на обсаженный буками канал, у которого играли дети. Велосипедисты крутили педали на улице, полный туристов катер со стеклянной крышей неторопливо миновал поворот канала.
Он вернулся в комнату, глубоко вздохнул и решил, что она ему подойдет.
Затем Дарелл надел темно-синий летний костюм, белую рубашку и галстук спокойных тонов. Его одежда покроем и стилем вполне соответствовала моде жителей европейского континента, что давало возможность незаметно слиться с толпой в деловой части Амстердама. К тому же он достаточно хорошо говорил и понимал по-голландски, чтобы не слишком выделяться.
В два часа дня он подошел к кафе, расположенному возле деловой Лидсестраат, и заказал чашку кофе и еду, хотя по голландским стандартам для обеда было несколько поздновато. Поджидая связника, Дарелл принялся разглядывать толпу. Перед вылетом из Лондона он хотел было позвонить Дедр, но Макфи запретил все контакты. Чаще всего на задании, – пришло ему в голову, – он так же одинок, как вчистую разорившийся игрок, поставивший свой последний доллар на последнюю раздачу карт.
Давным-давно дедушка Джонатан научил его всем уловкам и приемам, нужным человеку, посвятившему себя искусству азартной игры. Старый Джон был одним из последних профессионалов, игравших на миссисипских пароходах, и детство Дарелла, проведенное в дельте реки, в испещренных солнечными бликами болотах Пеш Руж, было заполнено изучением премудростей, которые преподавал ему старик. Дед научил его всему, что следовало знать о разумном риске, безжалостной охоте, постановке ловушек и особенно уловках и хитростях, присущих человеку.
Дарелл улыбался, потягивая крепкий голландский джин и поджидая, когда подадут обед. С тех пор ничего не изменилось, – думал он, – кроме него самого. Много лет назад, когда дед послал его из края болот на север, в Йель, в Нью-Хейвен, он собирался стать юристом. Полагал, что станет судьей – и возможно даже будет заседать в Верховном суде. Но началась война, и все изменилось. Потом была служба в УСС[1] и Джи-2, а позднее его пригласили пройти курс тренировок на ферме в Мериленде для последующей работы во вновь образованном отделе "К" в ЦРУ. Эта работа стала для него образом жизни, ее цель управляла всем остальным.
На ферме он научился убивать свернутой газетой или просто ребром ладони, если удар был направлен в жизненно важный нервный центр. Там его научили не доверять никому, ни мужчине, ни женщине, ни другу, ни врагу. Научили, что на земле нет мест, которые можно считать безопасными. Со временем все эти вещи стали просто рефлекторными. Всегда следовало оглядываться через плечо. Полагалось избегать личных привязанностей, так как те могли закончиться смертельным исходом. Когда верх начинали брать чувства – жалость, любовь, сентиментальность – шансы на выживание резко падали...
Дарелл взглянул на часы. Два тридцать. Пит ван Хорн опаздывал уже на тридцать минут относительно времени, о котором ему сообщили в Вашингтоне.
Он заказал еще кофе и продолжал рассматривать запруженную людьми тенистую улицу. Велосипеды, мопеды и маленькие европейские автомашины неслись непрерывным потоком, сворачивая за кафе. За углом, где высокие кирпичные дома с остроконечными крышами в стиле голландского ренессанса смотрели на канал, были видны неторопливо плывущие моторные баржи, направляющиеся в район порта на Эйселмере. В окнах туристских автобусов мелькали глуповатые физиономии с вытаращенными глазами. Голуби медленно прогуливались по плиткам на открытой площадке кафе в поисках укрытия от жаркого августовского солнца.
В два тридцать пять Дарелл бросил на круглый столик бумажку в несколько гульденов и ушел.
Он не знал причины, по которой Пит ван Хорн мог опоздать.
По крайней мере, веской причины. Пит ван Хорн содержал для ЦРУ квартиру, расположенную над его антикварной лавкой неподалеку от Кальверстраат, на Кюпплейн 45. Та использовалась для временной остановки курьеров, как хранилище документов, одежды или оружия агентов, пробиравшихся на восток или на запад, из Англии на континент. Там же находился мощный радиопередатчик, работавший по любительской лицензии, с которого под видом светской болтовни с американским радиолюбителем можно было отправлять непосредственно на радиостанцию в Вашингтоне шифрованные послания.
К дому 45 по Кюпплейн от кафе можно было дойти пешком. Дарелл медленно брел сквозь толпу, заполнявшую тротуары, разглядывал витрины магазинов, купил газету и пачку голландских сигарет. За ним никто не шел. Убедившись в этом, он свернул в проход позади антикварной лавки, открыл дверь, разрисованную под голубоватый дельфтский фаянс и украшенную безукоризненно начищенным дверным молотком, и, пройдя по двум узким маршам покрытой ковром лестницы, поднялся на третий этаж. Из дверей в противоположном конце коридора торопливо вышла женщина и, хотя Дарелл поднимался совершенно бесшумно, она тут же его заметила. Она была невысокой и плотной, среднего возраста, белокурые волосы спрятаны под чепец. Глаза смотрели холодно и безразлично.