бараков была площадка, на которой имелись высокое горизонтальное бревно с
наклонными сходами и дощатая стена в виде фасада с двумя, одно над другим,
пустыми окнами.
Дальше -- больше! Недалеко от этого места Лешка разглядел группу людей,
одетых в наши, песочного цвета, шинели. Двое боролись, а остальные стояли
вокруг. Потом, когда один из боровшихся упал, стали бороться двое других.
И, наконец, третье. Лешка заметил две группы людей -- в наших шинелях и
в штатских пальто, среди которых видны были фигуры в немецких мундирах. Обе
эти группы медленно расхаживали по территории, словно гуляли, и вели мирные
беседы. Кроме того, Лешка утверждал, что форма у немцев была светлая,
армейская, а не черная, эсэсовская.
Хорош концлагерь, где для пленных имеется тренировочная полоса
препятствий, где они занимаются уроками борьбы и разгуливают, беседуя с
немецкими офицерами! Да и пулеметов на вышках нет, и собаку Лешка видел
только одну: солдат вывел ее за ограждение на поводке и скоро увел обратно.
Вот теперь для Сергея изменилась вся картина хозяйства Краузе, и все
встало на свои места. В лесу неподалеку от Кропшина находится немецкая
разведывательная школа, и готовит она, по всей видимости, диверсантов,
набранных из предателей, уголовников и просто запуганных фашистами
военнопленных.
Понятно и наличие в школе у Краузе картотеки. Только странно, что она
хранится открыто, в шкафах; маловероятно, чтобы такой опытный разведчик, как
Краузе, хранил ее таким образом. Это какая-то другая картотека, а секретная,
самая ценная, на агентов, засылаемых к нам в тыл, должна быть спрятана.
Здание школы занято Краузе недавно, вряд ли он мог устроить какой-нибудь
потайной сейф в стене, там стены бревенчатые. Краузе, конечно, ждет, что
наша разведка рано или поздно заинтересуется его хозяйством, ждет-- и
приготовился. И в простой сейф картотеку он не положит, это против правил --
сейф всегда притягивает разведку противника. И не в лагере он ее держит --
при себе, рядом, на случай неожиданностей. Нет, картотека у него в комнате,
в таком месте, которое всегда на виду и не вызывает никаких подозрений.
Сергей поймал себя на том, что для него уже изменился весь смысл
операции. Завладеть картотекой разведшколы! Но по зубам ли ему такой орешек?
Даже если он до нее доберется, что дальше? Фотоаппарата нет. Значит, надо ее
похитить. А это сразу -- тревога, оцепление деревни, облава... И как
передать картотеку в Центр? Нет, тут надо все как следует обдумать...
Да, теперь понятно, почему так мало карточек печатает Житухин: он
снабжает фальшивыми документами агентов, отправляющихся на задание. И тогда
правильно Сергей придумал -- эти изменившие цвет карточки помогут опознать
диверсантов при первой же проверке документов. Ведь в Ленинграде можно
оказаться без паспорта, но карточки должны быть у каждого... Как сообщить об
этом в Центр? Связь! Нужна связь -- и немедленно!
Вечером во времянке появился Пашка. Он рассказал о партизанах, и Сергей
даже не сразу смог поверить в такую удачу. Но есть ли у них рация?
-- Я днем в школе был, -- сказал Пашка напоследок, -- майор сказал, что
работу даст. У них дед Никифор печи топил, а теперь не может -- спина
заболела, не гнется. Вот майор хочет, чтоб я топил. А я не знаю...
-- Ну так хорошо! Будешь печи топить, значит, во всех комнатах
побываешь. И тут я очень надеюсь, Паша, на твою смекалку. Понимаешь, у
Краузе где-то должен быть тайник, он там прячет очень важные документы. В
кабинете или в комнате, скорей даже в комнате. Ты у него там был?
-- Ну, был.
-- Вспомни, что у него в комнате.
Пашка задумался. Сергей пожалел, что Лешка не может побывать у Краузе
-- тогда бы он знал все до последней мелочи.
-- Ну, там шкаф, он раньше в учительской стоял. Потом стол. С ящиками,
такие у него -- тумбы...
-- А что на столе лежит?
-- Книжки. Потом портфель. Такая вот, -- Пашка показал руками, --
толстая бутылка стоит металлическая, а крышка -- стаканчиком.
-- Термос... Нет, это не то. Ну еще что припомнишь?
-- Чемодан под кроватью. Потом у него такая штука есть, в ней разные
пузырьки, коробочки блестящие, бритва...
-- Несессер. Маловато по размеру. Это должно занимать такое место, как
толстый портфель.
-- Еще у него ящик есть.
-- А что в ящике? -- оживился Сергей.
-- Там стружка. Он ее берет, когда с птицы шкурку с перьями снимает. Он
мне показывал -- интересно делает. Значит, шкурку изнутри кисточкой
смазывает, мышьяком, чтобы не сгнила, потом из этой стружки комочек делает и
в шкурку вставляет -- как бы тело. Потом зашивает, и получается, будто птица
лежит на спине, крылья прижаты, клюв вытянут, как мертвая.
-- Ящик, говоришь... Может, на дне, под стружкой? Ты попытайся, когда
майора не будет...
-- А он сейчас уехал! -- перебил Пашка. -- За ним машина пришла, не
ихняя, откуда-то, не знаю.
-- А кто за него остается, когда он уезжает?
-- Обер-лейтенант. Его Курт зовут, а фамилия трудная.
-- Так, так, так! -- Сергей возбужденно потер руки. -- Хорошо бы
сегодня там протопить -- и в ящичке... того, а?
-- Я и пойду, они на ночь всегда топят. И ящик раскурочу.
-- Только осторожно! Если найдешь, ничего не бери, оставь все как было.
И вот что еще. Зайди к Житухину и скажи, только чтоб никто не слышал: нет ли
у вас в комнате чучела сойки?
-- Да нету, я и так знаю! Сергей засмеялся.
-- Это пароль. Это значит, что ты от меня. Он тебе передаст бумажку,
продовольственную карточку. Ты ее спрячь и принеси мне. И спроси, что еще
мне передать.
-- Все сделаю в лучшем виде! -- Пашка ухмыльнулся.
Похоже было, что этот парень вообще не знает, что такое страх. Пашка
вышел совершенно бесшумно, за окном слабо мелькнула его тень.
Сергей и Лешка поужинали мясным супом, и Лешка лег спать. Сергей сидел
на скамье у окна, хотелось курить, хотя бросил он уже давно, еще в
Ленинграде. Он смотрел на спящего Лешку. Это был уже не тот ленинградский
заморыш с бледно-голубой кожей и огромными, провалившимися глазами, который
спал у него на Васильевском острове. Мальчик окреп, поправился на
деревенских харчах, на воздухе и солнце. И от того, что ничего страшного не
происходило вокруг, стал спокойней, уверенней.
Сегодня за обедом он давился от смеха, рассказывая про Пашку, который
ничего не поймал в свои силки. В лесу он хотел поддеть Пашку, но сдержался.
А когда вечером пришел Пашка и рассказал про партизан и как он им отдал
добычу, Лешка насупился, затих -- ему было стыдно. После Пашкиного ухода он
был задумчив, быстро лег и сказал, поворочавшись:
-- Сергуня, а наверно, люди часто думают про других совсем не то, что
на самом деле.
-- Часто. Если бы люди не ошибались друг в друге, жизнь была бы простой
и ясной. И многих бед не произошло бы.
Мальчик долго молчал, потом сказал с уверенностью:
-- Лучше про людей сразу думать хорошее.
-- Теперь он спал, а Сергей размышлял о том, что, когда мальчик это
сказал, он не подумал о фашистах, и полицаях, и о старосте Шубине, которые
тоже люди. Или он попросту исключил их из числа людей? Конечно, прекрасно
считать всех людей хорошими, а мерзавцев -- редким исключением, но для
разведчика это недопустимо. Он вынужден подозревать каждого. Может быть, это