— Старик, — решила Ирка, умело закуривая.
— Где горбишься? — спросил по делу Бледный.
— В одном закрытом учреждении.
— В почтовом ящике, что ли?
— Вроде.
— Работаешь головой или руками? — заинтересовался Шиндорга.
— Тем и другим, но больше ногами.
— Шестеркой, значит, — объяснил Бледный.
— Смотря сколько стрижет капусты, — лениво бросил Артист.
— Мне хватает, — заверил Леденцов. — Дело не в деньгах.
— А пришел за своими трояками, — усмехнулся Бледный.
— Чихал я на трояки, — насупился Леденцов. — Не люблю, когда бьют из-за спины.
— Ты и в прямой бы не устоял, — заверил Бледный.
— Это еще неизвестно.
— Может, попробуем?
— Кончай базар, — велела Ирка. — Желток себя в милиции доказал.
— Тогда вернем его трехи, но только натурой, — повеселел Шиндорга и полез в одну из сумок, стоявших под скамейкой.
В Леденцова плавно полетела бутылка. Он поймал. Нераспечатанная, ноль семь литра, плодово-ягодное, розовое.
— Пей! — приказал Шиндорга.
— Один?
— Один, из горла, до дна, не отрываясь.
Леденцов глянул на ребят. Они ждали.
Пить? Бутылку вина залпом, почти натощак, при подростках? Ему, оперуполномоченному уголовного розыска, непьющему, спортсмену? Не пить. Но тогда они вытурят его из Шатра и все полетит насмарку. Пить; в конце концов, он ничего не повредит, кроме своего здоровья.
Леденцов заправски сорвал полиэтиленовую пробку, сел на скамейку, расставил ноги, оглядел выжидательные лица и запрокинул голову. Теплая жидкость, чуть пахнущая какими-то ягодами и гнильцой, ненужно потекла в желудок. Тот не принимал ее, хотел сократиться и бросить вино вверх, обратно, но Леденцов зажал этот позыв и пил, пил, клацая зубами о стекло и стараясь не задохнуться. Наконец вино иссякло. Он потряс емкость, добирая запоздалую струйку, глубоко вздохнул и бросил посуду под лавку. Ему показалось, что ребята тоже вздохнули.
— Не слабак, — решил Артист.
— Дозу взять умеет, — согласился Бледный.
— А нам для расслабона? — капризно проныла Ирка.
Извлеклась еще одна бутылка и пошла по кругу, Леденцова уже минуя. За ней вторая. Каждый делал несколько глотков, передавал бутылку и до ее возвращения торопливо пыхтел сигаретой.
Леденцов посмотрел на купол. Он почему-то начал растягиваться и опадать, будто его неудачно надували. Обрадованные солнечные звездочки принялись играть друг с другом в какую-то мерцающую, мерцательную чехарду. А звездочка в самой маковке, крупная, уже целая звезда величиной с карманное зеркальце, нахально уставилась в больную переносицу. Он подмигнул ей, в ответ она прошлась по его лицу солнечным зайчиком.
— Старики… Так и живете? — спросил Леденцов, стараясь отринуть свое безмятежное состояние.
— А как живем? — лениво удивился Шиндорга.
— Скучно. Пьете вот…
— Работать нам можно? Можно. А выпить нельзя?
— Вы еще неокрепшие.
— Покрепче тебя, — отрезал Бледный.
— Почему это скучно? — не согласился Артист, берясь за гитару.
Он бросил на пол сигарету, тронул струны и запел грустным и неслабым баритоном, неожиданным для его узкой груди:
— Чьи слова? — спросил Леденцов.
— Все его — и слова, и музыка. — Ирка потрепала Артиста по раскидистым волосам.
— Душевно поешь, — похвалил Леденцов.
В узком проходе появилось острое лицо мальчишки — он заглядывал, как в расщелину.
— Юрка, заползай! — поманил Шиндорга.
Мальчишка опасливо, как в ту же расщелину, ступил в Шатер: любопытство пересилило. Его глазки зыркали по круглому полумраку, впитывая иную, запретную жизнь.
— Дозу возьмешь? — спросил Бледный.
— Какую дозу?
— Допинга…
Мальчишка пожал плечами, не зная, хочет ли он взять дозу и что такое допинг. Но глаза радостно ждали небывалого.
— Хлебни, — отечески посоветовал Бледный, протягивая ополовиненную бутылку.
— Зачем? Ребенок еще, — жестко бросил Леденцов.
— Ничего, мужиком вырастет.
Леденцов встал. Оперативно-воспитательная акция кончилась, не начавшись. Все. На себе он ради дела мог ставить опыты, но допустить спаивание ребенка…
Сейчас он выбьет бутылку из тонкой руки мальчишки, швырнет наземь Бледного и вызовет машину…
Но бутылку выбила другая рука, которая вроде бы повисла в беседке самостоятельно, без человека. Уж только вслед за ударом они увидели женщину, стоявшую в листвяном проеме входа. Она размахнулась еще раз, отвесила мальчишке выстрельную пощечину, выволокла его из Шатра и бросила через плечо:
— Подонки!
— Что она так? — облегченно спросил Леденцов.
— Не доверяет нам, — буркнула Ирка.
— Почему?
— А ты нам доверяешь? — вдруг спросил Бледный.
— Само собой.
— А мы тебе пока не доверяем.
— Это с чего? — постарался обидеться Леденцов.
— Нужна проверочка.
— Я вроде бы проверенный…
— Нужна настоящая проверка. Приходи завтра.
Леденцов молча оглядел каждого. Неужели подозревают? Ребята молчали, будто так и надо.
Выходит, что атаманом тут Бледный? Не Ирка? Разумеется, в таких группах лишь сила да наглость в цене.
— Не скисай, Желток, — посочувствовала Ирка. — Мы любого проверяем.
— Разбегаемся, — предложил Бледный. — Эта тетка может капнуть в милицию.
Артист запел под гитару:
7
Многотонное чудище, что-то среднее меж китом и осьминогом, копошилось в серой воде. Хотело вылезти по каменным ступенькам на берег. Да не одно, а вместе с другими, которые поменьше, но со свинячими хвостиками.
— Это… кто? — спросил Леденцов у проходившего парня.
— Катер с лодками, — улыбнулся он.
Леденцов пошел дальше, ставя ноги осторожно, будто не верил крепости гранита.
Набережная с чего-то разыгралась. Золотой купол собора покрылся волнами, как сморщился. Фонари стояли шатко, тоже сомневались в надежности гранита. Деревья росли криво. Далекий шпиль, обычно ровненький, будто аршин проглотил, сегодня, видно, этот аршин не проглотил, а ввинтился в потемневшее небо штопором. Автомобили — и смех и грех — наподдавали друг другу, точно в хоккей играли; одна шустрая легковушка столкнулась с автобусом, въехала в него и сзади выскочила.
Леденцов стал и остервенело потряс головой, чтобы уложить мысли в обычный порядок. Какая-то старушка тоже остановилась с завороженным любопытством.
— Чем могу быть полезен, гражданка?
— Ты сейчас вовсе бесполезный, поскольку труп.
— Гражданка, выбирайте выражения, — строго попросил Леденцов.
— Труп, только тепленький. Шел бы ты домой.
— Домой и иду.
Ему казалось, что он неестественно раздвоился: тело вот оно, шагает по набережной, а сознание отлетело, парит рядом птичкой, наблюдает за телом и ухмыляется, поскольку никогда это тело таким не видело. Тепленький труп. Леденцов пощупал лоб — даже горяченький.
Он свернул на улицу. Надо бы взять такси, но нет денег. Сесть в автобус — там полно народу, стыдно. Троллейбус до дому не идет. И сил мало. Полный расслабон. «Доза», «мэн», «клевый»… Его затошнило. И тогда отлетевшее сознание надоумило позвонить Петельникову, который, вероятно, еще в райотделе. Леденцов втиснулся в телефонную будку, почему-то оказавшуюся на редкость крохотной. С третьей попытки номер набрался.
— Здравия желаю, товарищ капитан!