Эстель не хотела ничего усложнять.
Не хотела давать никаких обещаний, тем более сейчас, когда протоптанная дорожка вдруг оборвалась, вынудив остановиться. Реми её понимал, но понимали ли родители? Сколько у неё есть времени до того, как на неё вновь начнут давить и заставлять двигаться в неизвестном направлении?
Она постепенно привыкала к жизни в родном городе. Дни будто замедлили скорость, за которой Эстель не успевала в последние три года. С бешеного бега она постепенно вернулась к размеренному шагу, наконец-то перестав задыхаться.
Ей ведь не хватало именно этого? Возможности спокойно дышать?..
В ящике стола бережно хранился блокнот с набросками одежды. Даже теперь она по привычке доставала его перед сном, закрывала глаза, отдаваясь на волю фантазии, и принималась водить карандашом по бумаге. С собой Эстель также привезла простенькую швейную машинку, которая пока что оставалась запертой в шкафу на нижней полке. Когда-нибудь она непременно сможет вставить нитку в иголку и сделать первую за долгое время строчку на лоскуте ткани.
Когда-нибудь, но не сейчас.
Папа увлёк Реми на свою сторону, как только речь зашла о фильмах. Эстель переглянулась с мамой, и они обе поняли, что мальчикам нужно обсудить важные мировые проблемы. Раньше папа мог несколько часов обсуждать с Реми фильмы и режиссёров, спорить или соглашаться, но наблюдать за ними во время процесса было чертовски интересно.
Не обошлось и без традиционного просмотра фильма. Эстель даже не запомнила название, а спустя минут двадцать и вовсе задремала, сидя на диване с самого края.
Она слышала монотонный голос телевизора, перед закрытыми глазами то и дело вспыхивали яркие всполохи. Папа изредка бросался комментариями, Реми, конечно же, отвечал. Маму Эстель не слышала: либо она вообще ушла из зала, либо тоже задремала рядом с ней.
Чуть позже всё изменилось. Эстель услышала шорох и звонок телефона Реми, его напряжённый короткий разговор. Резко вспыхнул свет. Открыв глаза, она увидела суетившегося Реми и растерянного папу.
— Что случилось? — спросила она, но получилось тише, чем хотелось.
— Мне надо идти, — ответил Реми, нервно тряхнув руками. — Грета… С Гретой что-то произошло, я ничего не понял. Олаф очень расстроен.
Сон как рукой сняло. Эстель быстро села, оглянувшись на окна — уже был глубокий вечер, на улице стемнело. Часы показывали начало девятого.
— Ты собрался идти к Олафу?
— Да, да… Вряд ли я сегодня вернусь, но мы обязательно повторим сегодняшний ужин. Всё было очень вкусно, мне не хватало таких семейных вечеров, пусть вы и не моя семья.
Эстель переглянулась с папой, в глазах у которого застыл немой вопрос, а потом подскочила и бросилась в коридор вслед за Реми.
— Я пойду с тобой.
— Уже поздно!
— Ничего, у меня достаточно времени, чтобы отоспаться.
Реми колебался ровно секунду.
Телефонный фонарик слабо освещал примятую траву на тропинке, по которой спешили Эстель и Реми. Эстель слышала, как колотилось сердце, слышала обрывистое дыхание Реми. Толком не успев обдумать решение, она увязалась за ним, но теперь чувствовала лишь холод в кончиках пальцев.
Она не любила темноту. В темноте мир замирал, исчезали все звуки и запахи. В такие моменты пугали малейшие шорохи.
Прислушавшись к треснувшей неподалёку ветке, Эстель на мгновение остановилась. Животное? Или вовсе показалось. А потом она, отбросив внезапные сомнения, бросилась дальше, не отрывая взгляда от плясавшего впереди огонька.
С трудом узнавалось место с заброшенными рельсами. Их практически было невозможно заметить, и если бы Эстель шла одна, то наверняка заблудилась бы. Реми же безошибочно шёл вперёд, пока перед ними не выросли погружённые в молчание вагоны.
В «комнате» Олафа и Греты горел свет. Реми первым скользнул внутрь.
— Эй, что случилось?
— Реми!.. Она никогда так не поступала, никогда! Глупая, глупая девчонка!..
Эстель увидела белого, как лист бумаги, Олафа. Сейчас он был похож на испуганного щенка, чему не мешали даже его внушительный рост и мышцы. Олаф выглядел расстроенным старшим братом, потерявшим сестрёнку в толпе на улице. Он даже не заметил Эстель, всё его внимание сосредоточилось на Реми.