— Я тоже, — тихо прошептала Соколова, прижимаясь к нему ещё сильнее, казалось, желая спрятаться в этой крепости из его сильной и надёжной мужской груди, слыша, как его сердце оглушительно стучит в клетке из рёбер. Впрочем, её тоже ничуть не отставало, с чудовищной скоростью разгоняя по кровеносным сосудам жизненно необходимую субстанцию. Вот только Юле казалось, что оно гонит по венам и артериям совсем не кровь, а какую-то иную химическую смесь, полную нежности, грусти, сожаления и любви к этому мужчине. Она не видит его улыбки, так по-особенному преображающее лицо оперативника, но чувствует её где-то на совсем глубоком уровне.
Лисицын мягко поглаживает женщину по спине, и вновь привлекает её внимание, осторожно убирая упавшие намокшие пряди с её лица.
— Замёрзла? — спрашивает он, видя мурашки на коже рук, и заглядывает в глаза, ведь дождь, на который они не обращали никакого внимания, всё ещё моросил, никак не желая успокоиться. Он готов был спокойно перетерпеть его, но если Юля заболеет после таких прогулок, ей придётся брать больничный, или, что ещё хуже, переносить болезнь «на ногах», а ему оправдывать перед Галиной Николаевной. Хотя, тогда у неё не будет сил сопротивляться, и она позволит ему поухаживать за собой, и он сможет как куколку укатать её в одеяло и никуда не отпускать, принося с кухни чашки тёплого чая с малиновым вареньем. Конечно, ему хотелось пофантазировать, о том, как они могут жить вместе, но Константин Львович совсем не желал товарищу майору подхватить ОРВИ от переохлаждения. Юля, конечно, самоотверженно отрицательно качает головой, но они оба знают, что у них уровень скрытности и терпения максимально высокий.
— Пойдём, — произносит он, быстро чмокнув девушку в губы, едва преодолев соблазн, чтобы не поцеловать её вновь, и, приобняв Соколову за талию, уводит подальше от набережной, где и так гуляют беззаботные петербуржские ветра.
***
Юля стоит на ступенях какого-то полуподвального помещения, обвив себя руками, дабы сохранить побольше тепла, не пытаясь скрыть с лица совершенно глупую счастливую улыбку, раз за разом прочитывая надпись над оградой. «Поцелуев мост». Она никогда и не задумывалась, что её желания, озвученные когда-то очень давно, могут так внезапно исполниться.
Но она знала, что дело не в мосту, и даже не в городе. Дело в них самих, и пусть будущее пугало её, так как было покрыто туманом, полное неясностей и запутанных чувств, а главное, решений, которые им обоим предстоит принять.
Сейчас хотелось отринуть все другие ощущения, ведь внутри неё будто крошечный котёнок, свернулось в комок необъяснимо тёплое и живое чувство, которое почти заполнило всю душевную пустоту. Ей ещё не было так хорошо, за последние несколько лет, которые стали едва ли не переломными, в буквальном смысле, в её жизни.
Вынужденный переход в другое отделение, подготовка в рядах специалистов ГРУ, после которой она во многом понимает Майского, долгая и мучительная «командировка», которая оставила новые шрамы на теле и, самое главное, на душе, и о которой она вряд ли кому-то когда-нибудь решиться рассказать, и вовсе не из-за страха обвинения в распространении засекреченной информации, «лишние» эмоции, мешающие в работе, которые она упрятала в надёжный ящик, который больше походил на сейф. Да, всё это было её теперешним опытом, который долгими ночными кошмарами разъедал её душу, оставляя огромные дыры, которые сейчас, как по мановению волшебной палочки, затягивались невидимыми заплатами, стягивая края душевных ран пока ещё не крепкими, но уже надёжными нитками. Удивительно, но ей стало легче, хотя груз всё ещё принадлежал только ей. И даже тот факт, что на данный момент Кости не было физически рядом, был нисколько не обидным, а женщина не могла выкинуть его образ из своего сознания.
Соколова проводит кончиками пальцев по собственным припухшим от поцелуев губам, не в силах удержаться от улыбки. В конце концов, она сама отказалась идти с ним в магазин, больше напоминающий бар, и теперь ждала его под покатой крышей. В таком виде их вряд ли бы пустили в место поприличней: Костину одежду можно было отжимать, в ботинках у обоих хлюпала вода, её собственные волосы висели мокрыми «сосульками», тушь наверняка размазалась, а платье промокло и неприятно прилипало к ногам, обтягивая всё, что можно и нельзя, отчего ей периодически приходилось одёргивать влажный подол. Лучшие эксперты ФЭС, ничего не скажешь! И это точно будет чудом, если они не заболеют и не свалятся завтра с высокой температурой.
— А вот и я, — раздался рядом с её ухом знакомый голос, и Соколовой пришлось приложить усилия, чтобы не подскочить на месте. Она быстро перевела взгляд на напарника и открытую бутылку вина в его руках.
— По-другому не продали. Стаканов тоже у них нет, так что, только если из горла, — неловко разводя руками, произнёс Лисицын, придирчиво изучая этикетку красного вина, — Но за качество алкоголя в этом заведении я ручаюсь, — наконец произносит он, переводя озабоченный взгляд на свою возлюбленную, — Так, держи, тебе срочно нужно согреться изнутри, а то подхватишь воспаление лёгких, а я буду виноват, — произносит он, протягивая майору бутылку со спиртосодержащей жидкостью.
— Это же ты вытащил меня под дождь. Надо нести ответственность за свою поступки, — произносит Соколова с лукавой улыбкой, перехватив тяжёлый сосуд из пальцев мужчины.
— Хочешь сказать, я безответственный? — удивлённо приподняв бровь, произносит Костя, хотя на губах его тоже мелькает улыбка, впрочем, как и всегда, когда он смотрит на Юлю, — Я предпочёл бы звание «отважный авантюрист».
Он бы отдал Юльке свою одежду, но толка в этом не было, потому что он скорее сам согревал вещи свои телом, чем они защищали его, промокшие насквозь. Мужчина осторожно одной рукой обнимает оперативницу, вновь утыкаясь носом в её влажные волосы, в глубине души боясь, что она его вновь оттолкнёт, но этого не происходит, ведь Юля, кажется, поглощена изучением вина в своих руках.
— Может всё-таки в отель? Ты согреешься, примешь душ, одежду высушишь, — максимально соблазнительно произносит он бархатистым баритоном, обжигая её ухо горячим дыханием, но женщина лишь упрямо мотает головой:
— Нет.
— Ну, тогда я согреюсь, приму горячий душ, просушу одежду, а ты просто посидишь в номере, — коварно улыбается Лисицын, но хотя бы внимание Соколовой переключается на него, и она смеривает его подозрительным взглядом, а после мягко и также хитро улыбается:
— Нет.
— Почему?
— Потому что мы потратим слишком много времени на оформление, а его у нас и так осталось довольно мало.
— Но ехать в таком виде в аэропорт ты тоже отказываешь, — подчёркивает очевидный факт Константин Львович, неотрывно смотря за эмоциями на лице Юлии. Девушка смешно хмурит носик и вновь утвердительно кивает:
— Зачем? У нас есть ещё время. Мне не холодно, тем более сейчас ты выпьешь это и согреешься, — она чуть приподнимает в руках бутылку, вытаскивая уже открытую пробковую крышку.
— Это всё твоя паранойя, Юль, — мягко произносит Лисицын, сдаваясь. Упрямство — это одна из её главных черт, и он вполне к этому привык, — И твоя одежда тоже так быстро не высохнет.
— Пусть так, — на секунду закатив глаза, отвечает девушка. Она столько раз видела, как эксперты информационного отдела и лаборатории, нажав несколько кнопок и потратив на это несколько секунд уже узнают кто, где, с кем и когда был, что параноидальные наклонности могли считаться лишь профессиональным отклонением. Не то, что бы Соколова скрывалась, да и вряд ли бы кому-то в голову пришло за ними так активно следить, но ей сейчас хотелось покоя и максимального отсутствия следов того, чем они здесь занимаются.