— А разве не каждая женщина порой такое думает?
— Множество их довольны своей судьбой. Таких не счесть. Но ты другая, ты особенная. Ты подобна прекрасной тропической птице, которая теряет свою яркую окраску и умирает, когда не может расправить крылья и пуститься в полет.
Услышав столь высокопарные фразы, она еле удержалась от смеха.
— Птичка в златой клетке. Только клетка никакая не золотая. Все это мило, но…
— Нет, Джойс, — он подошел и взял ее за руки, выражение глаз было совсем незнакомым, — так не может продолжаться.
Потом, когда он поцеловал ее, она очень удивилась, что была так пассивна в его объятиях и не сопротивлялась. Лишь когда он стал все крепче прижимать ее к себе, она отстранилась, посмеиваясь.
— Ну, Леонард, вот уж никогда бы не подумала, что вы способны целоваться и обниматься по углам.
Он удержал ее руки:
— Джойс, до сих пор я никогда с тобой об этом не заговаривал. Считал, не имею права. Но не могу я спокойно это больше видеть. Ты ради каких-то заработков вынуждена вести жизнь, лишенную и красоты и утонченности. Человек я небогатый, но мог бы дать тебе хоть кое-что, чего ты достойна. По крайней мере, житься тебе будет лучше, чем с ним.
Она высвободила руки и, пытаясь скрыть удивление и смущение, стала разливать чай.
— Вы меня просто поразили, — выговорила она наконец.
— Я всегда это скрывал. Повторяю, не считал себя вправе. Хотел бы также, чтоб ты знала, что я… я никогда не предъявлю требований, на которые ты не в состоянии согласиться.
Это уж слишком. Она сказала со смешком, лишь бы положить конец разговору:
— Не болтайте глупостей.
Он надулся и ничего не ответил.
— Леонард, простите. Вам этого не понять.
— Я могу понять верность по заблуждению. Ибо, зная тебя, не желал бы видеть другою.
— Да, это верность, Леонард, и без всякого заблуждения. Даже больше, чем верность.
— Не уверяй меня, что по-прежнему его любишь.
— Вот вчера я ему столько наговорила, а потом он так взглянул… убить себя была готова.
— Ты стараешься не обижать людей. И сама не поймешь, что не ты ранишь, а правда.
— Я ужас что натворила — швырнула ему в лицо, что Глория не его ребенок. Это после стольких лет…
— Как, как ты сказала?
— Она не от него. Вы разве не знали? У меня был роман с женатым человеком. Была я молодая и, понятно, глупая. Впрочем, я порвала с ним до того, как встретила Брайена, а как начали мы с ним, то поняла, что беременна. Спроста можно было переспать с Брайеном, а потом уверять, что ребенок от него. Но я на это не пошла. Сказала ему правду. А он, представьте, ответил, что хочет на мне жениться, а таким путем заполучит меня куда быстрее. Я ему и не говорила, кто был тот, другой.
— Дочка не знает?
— Никто не знает. Вы первый, кому я рассказала. Брайен обожает Глорию как родную. А я вчера вечером такое ему наговорила. Даже впрямую угрожала, что скажу Глории правду.
— Это ничего не меняет. Но нельзя тебе вечно жить одной благодарностью.
Когда она протягивала ему чашку, взгляд ее был тверд.
— А вам-то, Леонард, можно. Так ведь, да только вот что в итоге получается.
Напротив входа в школу Брайен сидел в кабине своего грузовика. Школьное здание было старое, не отвечавшее современным стандартам, асфальтированная спортплощадка, отгороженная от улицы железным барьером, пестрела выбоинами. Через пару лет Глория перейдет в новую, современную среднюю школу, что стоит посреди зеленого поля на городской окраине. Такие раздумья быстро подвели к мысли о том времени, когда девочка закончит школу и поступит на работу. Время летит быстро, и с каждым уходящим годом они с Джойс будут все меньше нужны ей, она станет самостоятельной.
А роды тогда были тяжелые, с осложнениями, и пришлось сделать операцию, после которой у Джойс детей больше не будет. Впрочем, не столь важно, что собственного ребенка у него не появится — Глория как родная, и любит он ее отчаянно, и не видит причин когда-либо открывать ей, от кого она. Вот только Джойс постоянно помнит про то обстоятельство и, если бывает раздражена, высказывается с непонятной для него злобой и яростью. Нет у нее причин питать к нему благодарность. Женясь на ней, никаких он жертв не приносил. Его тянуло к ней, и спасибо обстоятельствам, которые заставили ее согласиться. Вряд ли ему удалось бы иначе добиться своего, остается лишь радоваться такому везению, а то, глядишь, она бы с ним рассталась. Теперь он не мог освободиться от мысли о последней ссоре и о том, что счастья он ей явно не доставил.
Двери распахнулись, начали выбегать школьники. Он высматривал Глорию, а заметив ее, вылез из кабины, чтобы окликнуть.