Внезапно дорога делает поворот влево и дальше уж не петляет, а простирается прямо вверх по пологому длинному-предлинному склону холма, вершина которого видна почти на полмили впереди. По обе стороны дороги начали попадаться домики, и по мере того как мы поднимаемся вверх, их становится все больше и больше.
Мой спутник посигналил несколькими ритмичными гудками молодой девушке и ее матери, обе они, поднявшись на цыпочки, вешали белье на веревку. Руки у них были подняты, а во рту прищепки, чтобы не наклоняться за ними, отпуская веревку.
Он съехал на обочину, чтобы лучше рассмотреть их, и машина начала мелко подскакивать на гравии. Наконец он вырулил обратно, и мы снова покатили по ровной глади шоссе.
Расстояние между домами становилось все меньше и меньше, а сами дома выглядели все более закопченными и невзрачными. Во дворах виднелись кучи детей, велосипеды и собаки. Улиц становилось все больше, и все чаще попадались торопливо идущие женщины в платках, мальчишки с портфелями и бейсбольными перчатками, мужчины, сидевшие на корточках или прямо на земле небольшими темными группками, но попадались и другие, те стояли кто опершись о стену дома, кто на палку, кто на костыли, а некоторые неловко припадали на протезах, выглядели все они старыми и искалеченными, с желтыми, изможденными лицами, как будто их недавно выпустили на солнце, но слишком поздно, чтобы это могло помочь.
— Жить в Спрингхилле — безумие, — говорит человек рядом со мной, — если, конечно, ты не горишь желанием оказаться засыпанным в шахте. Для этого тут есть все возможности. То и дело случаются аварии. Часто с жертвами. Женщины тут, наверное, уже свыклись с тем, что каждой придется раньше времени похоронить своего мужчину. Во всех шахтерских городах одно и то же. Посмотри на ребятишек. Нигде нету столько незаконнорожденных.
Услышав название Спрингхилл, я только тут понял, как далеко забрался, и это было для меня чем-то вроде шока. Несмотря на указатели, на изменившуюся местность, несмотря на то, что знал, куда еду, не верилось, что в конце концов я окажусь здесь.
И тут я вдруг вспомнил ноябрь 1956 года: старые, заляпанные землей и поржавевшие от морской сырости машины выстроились с невыключенными моторами около нашего дома. Им предстояло всю ночь ехать до Спрингхилла, тогда это место казалось мне, четырнадцатилетнему, таким далеким, что и не вообразить себе, одно лишь только название было для меня чем-то реальным. А машины стояли, дожидаясь у калитки, урча моторами, пока мама упаковывала еду в пергаментную бумагу, а потом в газету, укладывала в корзины термосы с чаем и кофе, а отец в это время собирал вещи в тот самый рюкзак, что лежит теперь рядом со мной в этот изнемогающий от жары день. Но тогда в рюкзаке было шахтерское снаряжение, которое могло понадобиться для спасательных работ. Надеялись, что еще будет кого спасать. Лежали там толстые шерстяные носки, серое, никак не отстирывающееся белье, ботинки со стальными носами, потемневший засаленный пояс, к которому крепилась сетка с лампой, серповидный ключ, пустая пыльная фляга, брюки, рукавицы и защитная каска, вся во вмятинах.
Мой дед сидел ту ночь напролет, приложив здоровое ухо к маленькому радиоприемнику, и ловил сообщения о жертвах и спасательных работах. На следующий день во всех классах школы учителя организовали сбор денег. На досках было написано: «Фонд помощи шахтерам Спрингхилла». Я помню, как не хотелось моим сестрам отдавать свои крохотные сбережения, ведь когда тебе одиннадцать, десять или восемь, ни благородные побуждения, ни смерть не представляют большого значения, да и трудно представить себе в этом возрасте, что значит потерять отца, что значит никогда его больше не увидеть, а многие из тех детей в Спрингхилле не смогли увидеть своих отцов даже мертвыми, те навсегда ушли из их жизни без последнего прощального взгляда. Погибшие отцы других детей — что-то трудновообразимое и далекое, а тянучки и утренние сеансы в кино — нечто гораздо более близкое и реальное.
— Эх, был я здесь, — продолжал шофер, — полгода назад, и попалась мне одна маленькая кругленькая бабенка. Уж я выложился с ней на все сто, а она вдруг начинает вроде как плакать и зовет меня по имени какого-то парня, о котором я никогда не слыхал. Должно быть, ее погибший муж или кто-нибудь в этом роде. Мне сделалось даже жутко. Почувствовал себя каким-то чертовым привидением. Я чуть было не сник. Но ничего, допел дело до конца.