— Не знаю, — говорю я. — Не знаю.
— Мы едем в Блайнд Ривер, — говорит он. — Если там не выйдет, поедем в Колорадо. Там, говорят, нашли уран и скоро начнут закладывать рудники. Ты можешь поехать с нами, если, конечно, хочешь.
Машина мчится сквозь ночь. Фары выхватывают из темноты белую разделительную полосу, она манит вперед, тянет за собой все дальше и дальше в необъятность ночи.
— Твои давно, наверно, работают на шахте?
— Да, — отвечаю я, — с 1873 года.
— Ого, черт возьми, — говорит он, помолчав. — Тебе, должно быть, нелегко. Очень нелегко.
Жулиу Граса
Инасиу
Мне двадцать шесть лет. Я родился в Тельял даш Коружаш. Мой отец был уже раньше женат, и мать тоже побывала замужем. У отца было двое детей — мальчик и девочка от первой жены. Она потеряла к нему уважение, и он ее прогнал. Об этом не нужно подробнее? Мать молодая осталась вдовою с двумя детьми на руках, тут-то и появился мой отец. Я был у них единственный общий сын.
У деда была мастерская по производству кирпичей, а отец служил у него управляющим. Он руководил всеми работами. Мы жили в доме при мастерской, его построили для отца. Там-то я и родился.
У меня одна сестра и три брата. Мать родила меня в тридцать пять лет, а отцу было сорок. Все дети спали на двух кроватях. Вся жизнь состояла из работы с утра до вечера: три моих брата работали в мастерской. А я там играл.
Утром я просыпался от грохота кирпичных прессов. Пресс приводили в движение лошади, а через отверстия под давлением выходила глина в форме кирпичей. Я и другие мальчишки обзывали разными словами моего брата Жоакина, а он гонялся за нами и швырялся камнями. Мне здорово доставалось. С братьями я не дружил, потому что они были намного старше меня, у них уже были свои подружки, и они не обращали на меня внимания. Я играл со своими сверстниками в мастерской среди кирпичей.
В семь лет я поступил в школу, и вся жизнь моя переменилась. У меня появилось чувство долга. Отец никогда не заставлял меня ходить на уроки; будь его воля, я бы оставался дома. Но мать была другого мнения. Думаю, из-за такого отношения отца я полюбил школу еще больше. Настолько, что всегда с той поры учился, это во мне засело сызмальства. Я шел в школу по своей воле и в дождь, и в зимнюю стужу.
С первого по четвертый класс меня учил Кальейруш. Мне он нравился, хотя поначалу я его возненавидел, потому что в первый день получил от него взбучку. Посреди парты стояла чернильница, одна на двоих. Мальчишки затыкали их пробками от пузырьков с лекарствами. Я нашел резиновую пробку и стал макать ее в чернильницу, а мой сосед по парте, ябеда, пожаловался учителю: «Он хочет меня обрызгать!» Учитель строго спросил: «Кто? Иди-ка сюда». Я поднялся, очень довольный собою, подошел к нему; он попросил протянуть руку и старой, в зазубринах, линейкой ударил меня по ладони. Я расплакался и сказал, что пожалуюсь матери. «Это мы поглядим». Мне здорово досталось, но матери я не пожаловался, потому что она была строгая. Она не прощала мне ничего, никаких проступков и говорила: жаль, что учитель меня больше не бьет. Отец — тот сказал иначе: «Ну и зараза этот учитель!»
Я знал, где у матери лежит кошелек, и таскал из него деньги. Я мстил ей, потому что она била меня ни за что ни про что. Я говорил сам себе: «Ах ты драться?! Ну так я стяну у тебя деньги!» На эти деньги я покупал на базаре фигурки из теста и раздавал их мальчишкам. Мать это обнаружила, и мне здорово досталось. А куда было деваться?
Сначала я ходил в частную школу, где уроки вела учительница по имени Олинда. Я поступил туда в пять лет. У Олинды были чудные методы обучения. Например, она просила нас написать букву Е. Я был тогда очень упрямый и отвечал ей, что не буду. «Не будешь? И правильно, потому что ты не умеешь. Хочешь посмотреть, как это сделает другой мальчик? Он уже умеет». А когда этот другой мальчик, очень довольный, писал на доске Е, я вставал и писал вслед за ним. Олинда воздействовала на нашу гордость. Это и еще отцово отношение к школе всегда вызывали у меня желание учиться. Если меня заставляли, я терял всякое удовольствие.
В школе дела шли у меня хорошо. Перед тем как мне сдавать экзамены за четвертый класс, в мастерской возникли трудности, она стала приходить в упадок. Дед много тратил, и мастерская не давала дохода. Отец не получал жалованья, и для нас начались трудные дни. Поскольку денег для выплаты жалованья не было, отца постоянно обходили. Он был мастер, и дед переложил на него все тяготы. Даже те деньги, которые отец получал, уплывали в мастерскую. Мы плохо питались. В ту пору наша еда состояла из куска хлеба и кофе с молоком.