Это был плохой день для упаковщиков: с контроля то и дело возвращали забракованные коробки. Все из-за того, что омары шли то слишком большие, то слишком маленькие. Очень трудно подобрать нужный вес. Контрольный автомат допускал погрешность у четырех омаров до 6,8 унции. Это несложное требование, его легко соблюдать, если поступают шейки разных размеров, а тут все время одинаковые, и это мешало нормальному отбору. Если так будет продолжаться и дальше, то популяции 6,8-унциевых коробок с африканскими омарами вымрут, исчезнут с лица земли. Упаковки беспрерывно возвращались назад. Их раскрывали, снова наполняли и отправляли обратно. Этого было вполне достаточно, чтобы превратить нынешний день в такое же мучение, как и вчерашний, когда пришлось перепаковывать целую партию омаров, и они оттаяли. То же самое будет и сегодня.
— Смотрите! — по-девчоночьи взвизгнула Кэси. — Тут и вправду личинки.
Она показала нежно-голубую коробку, в которой виднелся червячок, ползший по одной из стенок, как альпинист по отвесной скале.
Укладчики отодвинули кучу омарьих шеек, и на крышке стола из нержавеющей стали оказалось с десяток личинок. Личинки! На блестящей серебристой поверхности они выглядели зернышками риса. А выгибались, словно детские пальчики.
— Это ведь из тех, которые мы распаковывали! — вскричала Кэси, держа почти совсем оттаявшего омара, который свисал с ее руки, как человек, упавший на колючую проволоку. — Я говорила Доминику, что это добром не кончится, но он все хотел с ними побыстрее разделаться.
Кэси торжествовала, что оказалась права, когда ругалась с мастером. Личинки в омарах. Это не шутка!
Личинки! Вот американская хозяйка, только что вернувшись из американского магазина, входит на кухню, кладет свои сумки, снимает пальто, убирает новую чековую книжку с цветным изображением атомного взрыва на каждой странице и достает коробочку омаров из Южной Африки, быстро вскрывает ее, чтобы приготовить к ужину закуску для гостей, приглашенных на бридж. И вдруг выползают личинки. У нее перехватывает дыхание. Она отшатывается, зрачки расширены. Как поверить в предательство американского магазина! У нее кружится голова, она споткнулась и ударилась о холодильник, тот загромыхал и выключился. Она не знает, куда бежать: жуткое зрелище расползшихся личинок заслонило собой все, и ее застывшие глаза видят теперь только это. Она схватилась за ручку морозильного шкафа и, покачнувшись, распахнула ее, упав у самой дверцы, оттуда сыплются крошки льда, приводя ее в чувство.
Что она могла о нас подумать? О нас, упаковавших вместе с ее омаром эти личинки? Что наша фабрика заросла паутиной. Что омары приходят к нам в вонючих ящиках. А потом у нее перед глазами уже не личинки, воображение рисует жуткие картины того, где они могли зародиться, — болячки, грязь, крысиные следы…
Однако это произошло на нашей рыбной фабрике. Тихой, как после битвы. Чистая, ярко освещенная, цементный пол вычищен столь же тщательно, как дорожки перед коттеджами. Но на серебристой поверхности столов — десятки живых крупинок риса.
Кэси все еще кричала, понося Доминика, как будто он был всему виной, беспричинной причиной, вызвавшей появление личинок.
Вдруг я услышал легкое и яростное постукивание. Посмотрел кверху. На покрытом запотевшим пластиком окне билось несколько очнувшихся мух.
Вошел Доминик, ожесточенно жуя губы. У него не хватало нескольких зубов, что давало прикусу нечто зловещее. Он ворчал, что это обычное дело — использовать снова те шейки, которые немного оттаяли, а заражение как раз могло пойти от сборища мух на окне. Он раскрыл несколько запечатанных коробок и ничего там не обнаружил. Но когда Кэси открыла одну, то в ней оказались личинки. Доминик смотрел на сложенную кипу коробок, готовых к отправке в морозильник, и его расстроенное лицо напоминало Роберта Макнамару. Целый день работы! На лбу, как счетные палочки, собрались морщинки. Доминик напряженно подсчитывал затраты: необходимое количество рабочих рук, пущенные на ветер деньги, часы работы — во что обернется, если все переделать. И вот принято единственно человеческое решение: проверить все коробки! Открыть их, осмотреть и снова запаковать. Продолжая шепотом ругаться на чем свет стоит, Доминик вышел из комнаты — король, не пожелавший присутствовать на казни, которую сам же назначил.
Мы приступили к работе. С застывшими улыбками яростно разрывали коробки, впервые получив возможность уничтожить только что нами сделанное. Опустевшие коробки валялись у нас под ногами, как плоды, которые упали, еще не успев созреть, и теперь лежат, раздавленные ногами сборщиков. Молодые рабочие с урчанием набрасывались на большие картонные ящики, в которых уложены светло-голубые картонки поменьше. Первые минуты прошли на подъеме, потом наше дикое рвение прошло, и опять наступила та монотонность, с которой мы привыкли работать. Личинок больше не обнаружилось. Но один раз Кэси посмотрела на растущую груду распакованных коробок с таким сожалением, что я сразу догадался: она пропустила одну оттаявшую. Теперь этот омар попадет на полку американского магазина и окажется среди других продуктов, обдуваемый холодным воздухом кондиционера, нисходившим, как охранительный свет лампады. Ничего не подозревающая хозяйка выберет именно эту коробку, отнесет домой и, раскрыв там, увидит разлагающегося омара. Даже если бы наши три этажа холодильников являли сам ад, они бы не устояли под ее разгневанным взглядом. Да, мы сбываем скоропортящийся товар.