- И как вы её будете называть?
- Так же, как и называл - просто планетой. А если у меня когда-то будут брать интервью, то - КейБиЭф шестьдесяттритысячидевятьсот...
- Но как же так? Я просто не понимаю, как можно оставить планету безымянной.
- Так придумай имя сама.
Её глаза расширились.
- Я? Я одна? И вы не против?
- Нет. Да я и не могу этого запретить.
- Почему? Ведь это ваша планета.
Я улыбнулся.
- Я никогда не умел выдумывать названия. Ни для чего. Сколько раз пытался - всё без толку. Получается либо уже существующее имя, либо что-то совсем дурацкое. Если эта планета и должна иметь название, то никто не даст ей худшее имя, чем я. Попробуй лучше ты.
Вид у нее был недоумённый, но она сказала:
- Ладно.
А я задумался.
Дело в том, что до сего дня у меня и вправду даже мысли не было давать планете какое-то имя. Странно и даже несколько печально, но объяснение тут простое: названия без общения - ничто. Человек на необитаемом острове не говорит себе «Я беру камень» или «Это дерево слишком тонкое». Он не произносит этого ни вербально, ни мысленно. Процесс мышления не принимает названий, он оперирует образами. Проще говоря, если тебе не с кем разговаривать - то нет и никаких слов.
- Это слово должно быть абсолютно новым, - сказала она.
- Ну, это я уже понял. Ты тут назвала несколько имён, можешь выбрать любое из них. Мне-то всё равно, потому что сам я...
- Нет-нет, слово должно быть совсем новое и... пустое. Оно должно не то что ничего не обозначать, но даже не быть похожим на слух на другое слово. Оно не должно вызывать ассоциации - ни с мифологией, ни с историей, ни с географией. Не должно быть анаграммой или аббревиатурой. Не должно быть сшито из частей каких-то слов. Не должно быть...
- Угу, - перебил я, - оно просто не должно быть.
- ...похожим на чье-то имя. Не должно звучать ни по-толкиеновски, ни по-лавкрафтски. Не должно звучать так, будто произнесено на каком-то смутно знакомом языке или диалекте. Не должно обладать родом, склонением и ударением на какой-либо слог. Оно должно быть совершенно пустым звуком - сосудом, который ждёт наполнения. В идеале оно, конечно, вообще не должно как-либо звучать...
- Ну-ну! - усмехнулся я. - Удачи в выдумывании такого слова.
Она промолчала и начала ходить взад-вперёд - сгорбившись, заложив руки за спину и без перерыва что-то шепча. Сделав несколько своих детских шагов и оказавшись на краю площадки, она нелепо-артистично разворачивалась на левой ноге и шла обратно. Выражение лица её было предельно сосредоточенным и, в то же время, - совершенно отсутствующим. Понаблюдав за ней пару минут, как за ходиками, я тихо прыснул: пародия на учёного, разрешающего великую головоломку, была столь ужасна, что вызывала смех. Она не обратила на это никакого внимания и продолжала ходить.
Минут через десять её лицо стало проясняться. Нет, сосредоточенность с него не ушла, но углы губ приподнялись над линией рта, а глаза засветились странным маниакальным светом. Шёпот её стал отрывистее и громче, хотя я всё равно ничего не мог разобрать.
И тут случилось неожиданное: коротко вскрикнув, она разомкнула руки и упала лицом вниз. Послышался страшный, тупой звук удара её лба об бетон.
Я дико перепугался. Хотя мне и ранее случалось видеть эпилептические припадки, этот был каким-то уж совсем странным и внезапным. С трудом придя в себя, я подбежал к ней, чтобы привести в чувство, но, к моему великому облегчению, она уже сама поднималась, держась за ушибленную голову.
- Что такое? - спросил я.
- Что там... - её лицо все сморщилось от боли, - что там за яма?
Я тут же понял, куда она угодила ногой.
- Тебе больно?
- Конечно, - ответила она.
- А кровь идёт?
- Нет.
- Ты здорово грохнулась. Может, тебе в больницу надо?
- Ерунда.
Она села на своё ведро, одной рукой потирая лоб, другой - лодыжку пострадавшей ноги. Не зная, что мне ещё сказать, я спросил:
- Так ты придумала?
Она посмотрела на меня, не сразу поняв вопроса. Потом кивнула.
- Да. Кажется.
- Может, озвучишь?
Несмотря на боль, она улыбнулась и почти шёпотом произнесла краткое имя.
- Как? - переспросил я.
Она снова произнесла его, уже погромче. Но я всё равно не понял.
- Как?
Тогда она поднялась на ноги, набрала в лёгкие побольше воздуха и крикнула прямо в небо:
- Кюнэй!
История Кюнэй насчитывает более 11-ти миллиардов лет, что делает планету, по астрономическим меркам, почти ровесницей самой Вселенной.
Изначально планета представляла собой газовый гигант, сформировавшийся на орбите вокруг крупной белой звезды спектрального класса B7 из шарового скопления, которое, в свою очередь, располагалось в одной из первых небольших галактик, поглощённых молодым Млечным Путём. Из четырех крупных планетезималей Кюнэй была наиболее удалённой от светила, что послужило главным фактором её последующей судьбы. Спустя всего лишь несколько десятков миллионов лет после формирования планетной системы, её родительская звезда взорвалась как сверхновая, в результате чего Кюнэй получила мощное ускорение и оставила орбиту, потеряв по итогам катаклизма всю свою водородную атмосферу и большую часть мантии, а также все полусформировавшиеся спутники, которых, согласно знаниям мюввонов, было пять. Несмотря на катастрофические последствия, именно диссипация газового слоя спасла Кюнэй от полной гибели - как испаряющееся цинковое покрытие сохраняет целостность ракеты при её трении о воздух. В результате от планеты осталось металлическое ядро с силикатной оболочкой общей массой около 8,5 земных. Остальные же планеты в системе были полностью разрушены.