И воспоминания о тебе - суть то же. Я помню отдельные слова и даже фразы, но не помню сцен. Среди вещей, что меня до сих пор окружают, а порой и прямо среди улиц я то и дело встречаю твой призрак, не отдавая себе отчёта в том, что прошлое наше столь же призрачно. Я помню девушку, которая дарила мне радость и боль, но эта девушка уже не носит твоего имени. Она всего лишь девушка. Образ, создание, человек. Образ более абстрактный, чем второстепенный литературный персонаж. Создание столь же фантастичное, как мюввон. Человек, знакомый мне не более, чем портрет с афиши. Я пропущу тебя в толпе - хотя раньше ты являлась мне в каждой шубке, каждом шёлковом шарфе, каждом миниатюрном ботинке, чуть ли не в каждой брюнетке этой планеты. Но именно из-за мучительной частоты преследования ты растворилась в своих воплощениях, став всеми и никем. И если ты явишься вдруг в своей первозданности - узнаю ли я тебя до того, как ты произнесёшь своё имя?
Признание отсутствия сожаления заставляет признавать и правильность всего, по чему можно было сожалеть. И, склонив голову, я говорю: согласен. Да, я согласен. Всё было нужно - чтобы понять, что я не нуждаюсь. Да, не исключаю, что когда-нибудь я изменю своё мнение - ведь когда-то я считал так же, а потом перестал. Я не способен изменить в себе хоть что-то для кого-то, да и никогда этого не хотел, а то, что отношения этого и не требуют - вечная ложь романтиков самим себе. Псевдоромантиков. Ничего подобного. Они требуют этого всегда. Но сознание моё сильнее позывов плоти, сильнее инстинкта - хотя, возможно, лишь в долгосрочной перспективе. Я никогда в здравом уме не хотел семьи, а возможность появления потомков не вызывала во мне ничего, кроме ужаса. И чем старше я становился, тем сильнее становился этот страх, порой даже преодолевая страх смерти. Да, знаю. Я умру одинокий, замёрзший и испуганный. Но я умру самим собой.
Я не виню ни тебя, ни себя. Я благодарен за тёплые вечера, но благодарен и за то, что ты сделала и на что бы я сам никогда не решился - прекратила их, когда они остыли. И пусть способ был жестоким, надеюсь, эта шоковая терапия уменьшила срок выздоровления. Нет, я не стал Вейнингером, но не стану и Миллером. Всё, что было связано с полом, просто отвалилось от меня. Слава богу, искать женщину больше не надо.
Why did you ever let me down
Why did you ever let me down
Why did you ever let me down
...
Ложь.
Я мотаю головой. Всё это ложь. Ни слова правды. Хотя, быть может... Но всё равно: я до сих пор скучаю. До сих пор люблю и ненавижу. Девушка бежит по тёмному переулку, и, обернув на миг ко мне лицо, бросает: время не лечит. Не таких, как я. Я сам - одна из призрачных фигур.
Как бы я хотел уметь жить только сегодняшним днём. Вы это можете. Ты так можешь. Одним словом: дама. А от дамы что спрашивать!
***
Я поднёс горящую спичку к письму, и когда оно наполовину занялось пламенем - опустил его на пропитанный маслом пух. Затем сел на стоящее рядом ведро. Пламя разошлось не сразу, но довольно быстро. Запах жжёных перьев, слабые, но частые потрескивания, шипение, чёрный дым. Я распотрошил вторую подушку и бросал в огонь горсти пуха. А потом внезапно почувствовал такую усталость, что только холод удержал меня от того, чтобы лечь и уснуть рядом с костром.
Оказывается, я пропустил момент заката. На небе уже начали появляться первые звёзды. Температура, видимо, держалась около нуля, но, к счастью, было безветренно: не хватало ещё нарушения торжественности акта вихрем горящего пуха, летающего по всей улице. После того, как пламя выросло до неприличия, почти поравнявшись со мной, я решил кормить его только тогда, когда оно затухает - внимание соседей тоже было бы лишним.
Огонь отвлекал. Огонь сжигал не только бельё, но и посторонние мысли, очищая голову. Я думал лишь об огне, о его великой красоте. Есть только два типа людей в этом мире: одни находят самым красивым явлением на свете восход солнца, другие - ядерный взрыв. Но обоих объединяет огонь. Я всматривался в его живой трепет, грелся теплом его тела и не слышал иных звуков, кроме слабых звуков его дыхания, таящего древнюю опасность, которой человек боялся и будет бояться всю свою историю.
Неудивительно, что, когда я спалил последний фрагмент одеяла и уже взял в руки ярко-зелёную кофточку, резкий грохот каких-то падающих предметов в углу забора заставил меня едва ли не подпрыгнуть вместе с ведром.