Некоторое время я в нерешительности стоял перед столом, уставившись в чёрное окно и думая о прошедшем вечере. В конце концов, от этих размышлений у меня скосились зрачки и замылился взгляд. Тряхнув головой, я опустил глаза долу. Передо мной лежал всё тот же тетрадный лист.
Я перевернул лист и, присмотревшись к нему, нашёл в центре окружности крохотную дырочку. Воткнув в неё ножку циркуля, я начертил окружность, идентичную той, с другой стороны. Сверяться в их размерах не понадобилось - ведь границей служил край листа.
Затем, чтобы оставаться честным до конца, я снова перевернул лист. И, взяв красный карандаш, написал большими буквами в левом верхнем углу листа:
КЮНЭЙ
Затем, подумав ещё пару секунд, добавил чуть пониже:
Полушарие 1
Взяв простой карандаш, я опустил его на бумагу недалеко от центра окружности и закрыл глаза, постаравшись ни о чём не думать, кроме как о замкнутости формы. Именно о замкнутости, а не о самой форме. Затем позволил руке сделать серию прерывистых, но не резких движений...
Открыв глаза, я посмотрел на результат. Перевернув карандаш и стерев лишние черты, я получил контур, не вызывающий у меня никаких ассоциаций - ни с предметами, ни с понятиями. Просто очертания неведомо чего, подобные разве что пятнам на стене от сорванных обоев. Подобные только своей аморфной непостижимостью. Отдельный участок этого контура ещё можно было принять за некий «клюв», но с очень большой натяжкой.
Снова перевернув карандаш, я написал им наискосок, чтобы захватить как можно больше очерченной площади:
Рэниш
Разглядывая полученную картинку, я подумал минутку и стёр внутреннюю надпись. Вместо этого я написал за пределами контура, возле его нижней части довольно мелкими буквами:
о. Рэниш
И опять перевернул лист...
Границы Катлуады получились гораздо более плавными, почти не изрезанными мелкими полуостровами и бухтами. Я даже хотел стереть её очертания и попробовать снова - настолько она казалась мне неправдоподобной, игрушечной, как континенты на примитивных картах Древнего мира. Но всё же я не стал этого делать. Ни общей формой, ни её частями Катлуада вообще ничего не напоминала. Размером она была примерно в полтора раза больше Рэниша.
Закончив работу, я выключил свет, снова закурил и стал смотреть на звёзды сквозь неровное стекло. Приближалась полночь.
А на кухне, в другом конце квартиры, в глубине окна на дальнем небоскрёбе горела неоновая надпись: вЦти. Именно так: «Ц» - большая, жёлтая, письменная, остальные - маленькие, красные, печатные.
Ни тогда, ни после я так и не узнал, что это значит.
2. АНТИ-ВСЁ
В желудке урчало, но я сидел в кресле и слушал «Троллейбус 27», иногда вытаскивая из носа козюли и украдкой вытирая их о нижнюю поверхность подлокотника. Настроение было прекрасное, хотя и не настолько, чем пару минут назад, когда играли «Колумбийские клубни».
Как давно я притащил из дома наушники MDR-XD100 - я уже и не помню, но это единственная личная вещь на моём рабочем месте. Мозг убивает, как люди могут слушать музыку с телефона через всякие «капли». Звук ведь - полное дерьмо. Искажает голос, проглатывает целые риффы. Как через стенку. Разумеется, тут многое зависит от самого телефона и настроек эквалайзера, но убогая мелочь, засовываемая в ушной проход и хронически из него выпадающая - дерьмо всегда. Если, конечно, слушаешь не рэп или клубняк. Там и динамик от тамагочи подойдет.
Дослушав песню, я снял наушники и шумно вздохнул, наслаждаясь тишиной в магазине, солнечным днём за окном и тем фактом, что сейчас мне ничего не надо делать.
- Ты сегодня какой-то странный.
Я почти забыл о присутствии Михея, пока тот разбирался с бумагами - похоже, касательно аренды.
Я вопросительно уставился на него. Он добавил:
- Уволиться, видимо, хочешь.
- Да ну? - улыбнулся я. - С чего бы это? Это же лучшая работа в мире. А детишки - это ведь такая прелесть!
- Побрился бы лучше, клиентуру пугаешь. - Он подписал лист и начал, хмуря брови, рассматривать следующий. - И, будь так добр, прими уже душ, пока твоими подмышками весь магазин не провонял.
Я приподнял руку и понюхал влажное пятно на футболке. Почему-то именно музыка заставляет меня сильно потеть.
- И зубы твои... Ник, я тебе сто раз говорил, чтобы ты их почистил. Как об стенку горох... - Михей опустил руки на прилавок и обратился к потолку: - Ей-богу, не понимаю, чем этот человек занимается после работы.
Он перевёл взгляд на меня, ожидая ответа. Но, поняв, что этой сентенцией вызвал только обиду, тут же махнул рукой и снова принялся за бумаги.